Элайна задумывается. Затем смотрит на меня. Я вижу на ее лице несвойственное ей выражение. Гнев.
— Достань этого типа, Смоуки. Ты слышишь меня?
Я глотаю комок в горле.
— Обязательно.
— Прекрасно. Я знаю, ты его поймаешь. — Она садится. — Теперь я хочу попросить тебя об одолжении.
— Все, что хочешь.
Я действительно готова для нее на все. Если она попросит меня достать с неба звезду, я расстараюсь.
— Скажи Алану, чтобы пришел сюда. Я его знаю. Он там сидит и винит себя. Скажи ему, чтобы он бросил это занятие. Он мне нужен.
Да, она потрясена, но уже взяла себя в руки и стала такой же сильной, как всегда. И я осознаю то, что знала уже давно: я люблю эту женщину.
— Будет сделано. — Я поворачиваюсь к Бонни: — Пора идти, солнышко.
Она качает головой: «Нет». Кладет руку на плечо Элайны, затем сжимает его. Я хмурюсь:
— Солнышко, мне кажется, сегодня не стоит мешать Элайне и Алану.
Она трясет головой: нет, и все тут.
— Мне бы хотелось, чтобы она осталась, если ты не возражаешь. Бонни очаровательна.
Я тупо смотрю на Элайну:
— Ты уверена?
Она протягивает руку, гладит Бонни по волосам.
— Уверена.
— Ну… тогда ладно.
«Кроме того, — думаю я, — понадобится чудо, чтобы сегодня оторвать девочку от Элайны».
— Тогда я пойду, Бонни. Я зайду навестить тебя утром, солнышко.
Она кивает. Я направляюсь к двери и оборачиваюсь, слыша за собой легкие шаги. Бонни слезла с кровати и смотрит на меня. Хватает меня за руку, заставляет наклониться к ней. На лице беспокойство.
— Что, солнышко?
Она хлопает по своей груди, затем хлопает по моей руке. Снова повторяет эти движения. И снова. Смотрит на меня с растущим беспокойством. Наконец я понимаю. Лицо мое покрывается румянцем, на глаза наворачиваются слезы. «Я с тобой, — хочет она сказать. — Я остаюсь, только чтобы помочь Элайне. Но я с тобой». Ей обязательно нужно увериться, что я ее поняла: «Да, Элайна — это мама. Но я с тобой».
Я ничего не говорю. Только киваю и крепко прижимаю ее к себе, прежде чем выйти из комнаты.
Внизу Алан стоит у окна и смотрит на сгущающиеся сумерки.
— С ней все будет в порядке, Алан. Она просила сказать тебе, чтобы ты перестал винить себя и что ты ей нужен. Да, Бонни останется у вас на ночь. Она отказалась покинуть Элайну.
Эта новость его немного взбадривает.
— В самом деле?
— Угу. Бонни очень за нее беспокоится. — Я толкаю его в плечо. — Ты знаешь, я очень тебе сочувствую. Но тебе сейчас следует поднять свою задницу и отнести наверх. Иди, обними жену. — Я улыбаюсь.
— Да, — отвечает он через некоторое время. — Ты права. Спасибо.
— Без проблем. И вот еще что, Алан. Если тебе завтра понадобится свободный день, не приходи в офис.
Он мрачно смотрит на меня:
— Так, твою мать, дело не пойдет, Смоуки. Они получили то, чего добивались. Я буду охотиться за этими ублюдками. — Он улыбается, и на этот раз улыбка у него пугающая. — Я думаю, что они зарвались.
— Ты прав, черт побери, — отвечаю я.
Мне довольно тоскливо ехать домой одной. Кинан и Шантц там, где и должны быть, рядом с Бонни, так что я одна-одинешенька. Уже стемнело, а ночью на шоссе особенно одиноко. В некоторые периоды моей жизни это ощущение мне нравилось. Сейчас же одиночество наполнено злыми мыслями и печалью. Я сжимаю рулевое колесо так, будто это шея Джека-младшего. Ярко светит луна. Я отдаю себе отчет в том, что лунный свет прекрасен. Но сегодня он напоминает мне о тех случаях, когда мне ночью приходилось видеть лужи крови. Темные, блестящие на свету, свидетельствующие о смерти.
Всю дорогу домой я еду сквозь лунный свет, напоминающий мне кровь. Я уже въезжаю на дорожку, ведущую в дому, когда звонит мой сотовый.
— Это Джеймс.
Я выпрямляюсь. Что-то такое есть в его голосе, чего я никогда раньше не слышала.
— Джеймс? Что случилось?
Его голос дрожит.
— Эти… эти ублюдки!
«Джек-младший», — понимаю я.
— Расскажи, что случилось, Джеймс.
Я слышу через трубку, как он дышит.
— Я минут двадцать назад приехал к маме. Уже собирался постучать, когда заметил конверт, приклеенный к двери скотчем. На нем мое имя. И я его открыл. — Он делает глубокий вдох. — Там была записка и… и…
— Что?
— Кольцо. Кольцо Розы.
