— Значит, вы моя мать, — говорит она прямо, не тратя времени на обходные маневры. Очень в стиле Келли.
— Нет.
Мэрилин хмурится:
— Но… как я поняла, вы сказали…
Келли поднимает руку:
— Твоя мать — та женщина, которая тебя вырастила. Я же та, которая от тебя отказалась.
Я морщусь, расслышав боль и презрение к самой себе в ее голосе. Тут удачно выступает Мэрилин:
— Ладно, вы моя мать по рождению.
— Виновата.
— Сколько вам лет?
— Тридцать восемь.
Мэрилин задумчиво кивает, явно что-то подсчитывает в уме.
— Значит, вам было пятнадцать, когда вы меня родили. — Отпивает глоток кофе. — Совсем молодая.
Келли молчит. Мэрилин смотрит на нее. Я уже не вижу гнева, только любопытство. Хотелось бы, чтобы и Келли это разглядела.
— Расскажите мне об этом.
Келли смотрит в сторону. Отпивает глоток воды. Поворачивается к Мэрилин. Я стараюсь сидеть тихо как мышка. «Смешно, — думаю я. — Мы появились с пистолетами и с рассказом о серийном убийце. А Мэрилин хочет узнать только про свою мать». Меня это завораживает, я недоумеваю, положительное это человеческое качество или нет.
Келли начинает говорить, сначала медленно, потом быстрее, рассказывает об очаровательном Билле Гамильтоне и властном папе Торне. Мэрилин молча слушает, не задает вопросов, только пьет кофе. Когда Келли заканчивает, она долго молчит.
Потом присвистывает.
— Вау, просто дрожь пробирает.
Я ухмыляюсь. Очень в духе Келли.
Келли молчит. Такое впечатление, что она ждет вынесения приговора.
Мэрилин небрежно машет рукой:
— Хотя это не ваша вина. — Она пожимает плечами: — Конечно, все противно. Но ведь вам было всего пятнадцать. Я вас не виню. — Она говорит резко и решительно.
Келли смотрит вниз на кофейный столик.
Мэрилин старается поймать ее взгляд.
— Нет, в самом деле. Послушайте, меня удочерили очень славные люди. Они любят меня, я люблю их. Я прекрасно жила. Наверное, я должна чувствовать важность всего этого, но, не поймите меня неправильно, я не провела двадцать три года, чувствуя себя преданной или ненавидя вас. — Она пожимает плечами: — Не знаю. Жизнь не всегда идет по прямой. Насколько я могу судить, вам пришлось куда тяжелее, чем мне. — Она с минуту молчит. — Я иногда думала о вас. И должна признать, действительность оказалась много лучше, чем я себе представляла. Если честно, то я чувствую облегчение.
— В смысле? — спрашивает Келли.
Мэрилин усмехается:
— Вы могли оказаться наркоманкой или проституткой. Вы могли отказаться от меня, потому что ненавидели. Вы могли уже умереть. Верьте мне, ваше объяснение куда легче принять.
Эти слова оказывают на Келли почти магическое воздействие. Я слежу, как розовеют ее щеки, как в глаза возвращается жизнь. Она выпрямляется.
— Спасибо за эти слова. — Она недолго молчит. Глаза снова опускаются вниз. — Мне очень жаль.
Бог мой, да она почти безутешна. Мне так хочется ее обнять.
Глаза Мэрилин блестят.
— Перестаньте винить себя, — просит она. — Тем более что все сходится.
Келли хмурится:
— Вы о чем?
— Ну взгляните на меня. Вы ребенка заметили? И то, что я мисс, а не миссис?
Брови Келли ползут вверх.
— Ты о чем…
Мэрилин кивает:
— Ага. У меня был свой собственный Билли Гамильтон. — Она пожимает плечами. — Но все в порядке. Он смылся, а я родила Стивена. Вполне справедливая сделка. Мои родители нас содержат, они сделают все, чтобы я закончила учебу. — Она улыбается. — Мне моя жизнь нравится. Все вышло неплохо. — Она наклоняется вперед, чтобы убедиться, что Келли смотрит на нее. — Вы должны знать, что ваш поступок не разрушил мою жизнь, понимаете?
Келли вздыхает. Постукивает пальцами по столику. Оглядывает комнату, отпивает глоток воды. Думает.
— Ладно, черт побери. — Она улыбается. — Странно чувствовать, что удалось так легко сняться с крючка.
Она колеблется, потом протягивает руку к своей сумке.
— Хочешь кое-что увидеть? — спрашивает она у Мэрилин. И достает детское фото, которое я уже видела, и протягивает его дочери.
Мэрилин всматривается в снимок:
— Это я?
— В тот день, когда родилась.
— Вау, ну и страшненькая же я была. — Она поднимает глаза от фотографии на Келли. — И вы с той поры носите эту фотографию с собой?
