При этих словах на меня набегает тьма скорби и благодарности. Я откашливаюсь и хрипло говорю:
— Спасибо.
— Никаких проблем. Позвони, когда тебе понадобится моя помощь.
Не дождавшись ответа, она вешает трубку. Элайна всегда умеет поставить себя на место другого. Она согласна присмотреть за Бонни, если мне понадобится отлучиться. Без своих колебаний и моих просьб.
«Ты не одна, детка», — шепчет Мэтт.
— Может, да, — шепчу я. — Может, и нет.
Звонит телефон, прерывая мой разговор с призраком.
— Привет, лапонька, — говорит Келли. — Маленькая новость, с которой я бы хотела тебя познакомить.
Мое сердце сжимается. Что еще?
— Рассказывай, — прошу я.
— В офисе доктора Хиллстеда нашли «жучки».
Я хмурюсь:
— И что?
— Вспомни письмо Джека-младшего, лапонька. Тебя не заинтересовало, откуда он все узнал?
Молчание. Меня как обухом по голове ударили. «Нет, — соображаю я. — Меня это не заинтересовало».
— Ты умница, Келли. Я об этом не подумала. Господи! — У меня все в голове перепуталось. — Как же ему это удалось?
— Ты не расстраивайся. Столько всего случилось. Я тоже об этом не подумала. Можешь поблагодарить Джеймса, это ему пришло в голову. — Она делает паузу. — Матерь Божья, неужели я действительно сказала «поблагодарить» и «Джеймса» в одном предложении?
Я отчетливо представляю, как она театрально вздрагивает.
— Гони подробности, Келли, — говорю я. Тон резкий и нетерпеливый. В данный момент юмор меня не волнует, и я слишком устала, чтобы извиняться.
— Он установил два «жучка» в кабинете доктора Хиллстеда, вполне функциональные, но не более. — Она дает понять, что «жучки» самые обычные, без особых примет и, следовательно, никуда нас не приведут. — Оба включались на расстоянии. Они вели беспроволочную передачу на миниатюрный магнитофон, спрятанный в кладовке. Джеку только нужно было узнать, на какой час назначена твоя встреча с доктором, лапонька. Он приводил «жучки» в действие, а пленку забирал позже.
Ощущение вторжения пронзает меня, как электрический заряд. «Он слушал? Слушал, как я говорю о Мэтте и Алексе? Слушал меня, когда я позволяла себе быть слабой?» Меня захлестывает ярость. Я чувствую, что готова грохнуться в обморок, меня вот-вот вырвет.
И вдруг я успокаиваюсь. Никакого ощущения вторжения, никакой ярости, лишь усталое безразличие. Прилив закончился, пляж сух и пустынен.
— Мне пора идти, Келли, — бормочу я.
— Ты в порядке, лапонька?
— Спасибо, что сказала. Теперь мне нужно идти.
Я отключаюсь и дивлюсь заполнившей меня пустоте. В ней есть что-то необыкновенное. Идеальное.
Однако в этот момент я соображаю, что Бонни уже кончила есть и смотрит на меня. Наблюдает за мной.
«Господи», — думаю я. И меня озаряет, что это именно та главная вещь, которую я должна понять раз и навсегда. Я не одна. Она здесь, она видит меня.
Дням, когда я сидела в темноте, уставившись в пустоту, или разговаривала сама с собой, — этим дням должен наступить конец.
Никому не нужна сумасшедшая мамаша.
Мы в спальне, сидим на моей постели, смотрим друг на друга.
— Как тебе здесь нравится, солнышко? Годится?
Она оглядывается, проводит ладонью по покрывалу, улыбается и кивает.
— Прекрасно. Я подумала, что тебе захочется спать здесь, рядом со мной, но если я ошибаюсь, дай мне знать, я пойму.
Кивок.
Некоторым людям может не понравиться такой подход. То, что я иду напролом. Не стану спорить. Я действую интуитивно, что-то подсказывает мне: с этим ребенком нужно быть честной.
— Хорошо. Но учти: иногда, вернее, почти всегда мне снятся кошмары. Порой я просыпаюсь от собственного крика. Я надеюсь, такого не произойдет, когда ты будешь здесь спать, но обещать не могу: от меня это не зависит. Я предупреждаю тебя на всякий случай, чтобы ты не пугалась.
Она смотрит мне в лицо. Затем скашивает глаза на фотографию, что стоит на ночном столике. На снимке Мэтт, Алекса и я. Мы все улыбаемся и не знаем, что нас подкарауливает впереди. Через некоторое время она переводит взгляд на меня и поднимает брови.
Я не сразу понимаю, что она хочет сказать, и говорю:
— Да, ночные кошмары касаются того, что случилось с ними.
Она закрывает глаза. Прикладывает руку к груди. Открывает глаза.
