Они уходят.
Сидельников накрывает голову кителем, хлорка разъедает глаза, слезы и сопли текут в три ручья, невозможно дышать.
Укутавшись кителем, Сидельников снимает штаны и со стоном пристраивается в углу. Дрищет.
Камера открывается.
Часовой: — Выходи.
Сидельников выходит, становится к стене, руки за спину.
Часовой: — Вперед.
Они идут по коридору, заходят в комнату начкара. Там офицер из полка подписывает бумаги. На столе лежат Сидельниковский ремень, шинель, сидор.
Офицер: — Рядовой Сидельников?
Сидельников: — Так точно.
На улице. Майор с Сидельниковым выходят на крыльцо. Рядом стоит «Урал».
Майор: — Лезь в кузов, опездол. Поехали.
Сидельников: — Куда, товарищ лейтенант?
Офицер: — В полк, куда.
Сидельников: — Суда не будет?
Офицер: — Какой суд? Совсем одурел от хлорки…
Машина едет по городу, Сидельников смотрит из-под брезента на жизнь.
Тренчик дежурит на коммутаторе, на нем наушники, он отвечает на вызовы дежурной фразой «Большак слушает». Рядом на кресле лежит автомат.
В наушниках: — С командиром полка соедини меня.
Тренчик: — Соединяю.
Кэп: — Да.
Голос: — Седьмой, слушай меня. Значит так, Басаев захватил в Грозном две установки «Град». Есть информация, что сейчас он движется на Моздок. Блокпосты усилены, но они могут пройти, у нас мало людей. Усилить караул, казармы на замок, раздай дневальным оружие. А то вырежут вас, как пятьсот шестой во Владике…
Заходит Сидельников.
Сидельников: — Ты че здесь?
Тренчик: — Денег не хватило. Рыжий с Якуниным вдвоем улетели. Ты где был?
Сидельников: — На губе.
Тренчик: — Во Владике?
Сидельников: — Нет, в Прохладном.
Тренчик: — Говорят, там полная жопа?
Сидельников кивает.
Сидельников: — Здесь было че-нибудь?
Тренчик: — Что?
Сидельников: — Ну, там… Патроны, следствие…
Тренчик: — Кому ты тут нужен со своими патронами. Знаешь, че твориться? Иди ствол возьми. Чехи город взяли, Басаев на Моздок идет. Двухсотых хренова тыща. Мы можем хоть сейчас уйти и никто не хватится. Нас могут зарезать или украсть в рабство, и никто даже не узнает об этом, понял?
Казарма. Тумбочка дневального. Вход перегорожен кроватью, на ней спит дежурный по роте. В руках зажат автомат. У окна — пулемет и ящик гранат.
В каптерке на куче бушлатов заперлись Сидельников с Тренчиком. У них автоматы, два гранатомета и гранаты. За окном с противным свистом взлетает осветительная ракета, оба машинально падают на пол. Затем встают, с униженными улыбками смотрят друг на друга.
За окном стреляют.
ЗТМ
Взлетка, раненные, солдаты грузят трупы в «Урал». Пыль, жара. Летчики латают простреленную вертушку, шляются полуголые солдаты. Кадры Чечни.
За кадром: Сейчас август девяносто шестого. В Грозном творится сущий ад. Чехи вошли в город со всех сторон, и заняли его в течение нескольких часов. Идут сильнейшие бои, блокпосты вырезают в окружении. Смерть гуляет над знойным городом как хочет и никто не смеет сказать ей ни слова.
Трупы все везут и везут. Красивых серебристых пакетов больше нет. Тела привозят как попало, вповалку, разорванные, обоженные, вздувшиеся. Мы выгружаем, выгружаем, выгружаем…
В кадре: Обнаженные по пояс Сидельников, Зеликман и Тренчик выгружают из вертолета обгоревшие трупы и кладут их на взлетку. Переговоры типа: «Давай, бери. Аккуратней. Тяжелый» Сидельников с Тренчиком берут одного солдата, у него по пояс оторвана нога, выносят, кладут на бетон.
Сидельников: — Посмотри, ноги нету?
Тренчик лезет в вертолет: — Нет, нету. Не положили.
На взлетке рядком выложены тела, среди прочих — нижняя часть туловища тазовая кость и две обгоревшие ноги в кирзовых сапогах.
В ожидании очередной вертушки герои сидят на бетоне, не моя рук закуривают, приминая пальцем в «Приме» табак. Зюзик шкрябает кровь на ладони. Недалеко стоит вертушка, в неё загружается рота солдат. Наши герои курят, молча смотрят на них.
За кадром: Здесь все временное, на этом чертовом поле. Все, кто ходит по этой взлетке, все кто сейчас едет на эту взлетку, и даже те, кто только призывается сейчас в армию — все они окажутся в этом вертолете, наваленные друг на друга, мы знаем это. У них просто нет другого выхода. Они могут плакать, писать письма и просить забрать их отсюда. Их никто не заберет. Они могут недоедать, недосыпать, мучаться от вшей и от грязи, их будут избивать, ломать табуретками головы и насиловать в туалетах — какая разница, их страдания не имеют никакого значения, все равно они все умрут. Все они окажутся в этом вертолете. Остальное не важно.
