— Да-а, — протянул Девотченко. — Сперва подумал я, жизнь у нее легкая: муж атташе, сама красавица, одета, как на картинке… А как сказала она за обедом: «Во Франции наша работа, а на Родину ох как тянет, ребята…» — услышал в ее голосе столько тоски!
В один из дней Шура повезла их на улицу Мари-Роз. Здесь, в доме № 4, в 1909–1912 годах жил Владимир Ильич Ленин. То был период, когда партия создавала свои кадры. В Лонжюмо, пригороде Парижа, была организована партийная школа.
Через полчаса летчики были в Лонжюмо. В длинном приземистом здании теперь размещалась слесарная мастерская. Хозяин мастерской, приветливый француз, охотно согласился их сопровождать. Он рассказывал, а Шура переводила.
— Мне было девятнадцать лет, когда мой отец сдал. русским это помещение. Тогда здесь был сарай. Должен подтвердить, что русские были прилежными учениками. Занимались они с утра до позднего вечера. Ведь не за горами была ваша великая революция!
Он провел посетителей по мастерской, а затем все шаправились к небольшому двухэтажному каменному дому. Указав на него рукой, француз сказал:
— В двух комнатушках этого дома несколько месяцев жил Ленин. Я даже чинил ему велосипед. Конечно, мы не знали тогда, кто это такой. Только когда в России свершилась революция, мы по опубликованным в газетах фотографиям поняли, кто жил среди нас.
Вынув из промасленного комбинезона газету «Юма-ните», хозяин с жаром стал о чем-то говорить.
— Он говорит, что недавно здесь побывали возвращавшиеся из Америки в Советский Союз Чкалов, Байдуков и Беляков. Советских героев сопровождало все население Лонжюмо.
Пока Шура переводила, француз одобрительно ки-нпл головой.
Она пересказала летчикам помещенный в газете репортаж о встрече экипажа АНТ-25 с трудящимися Парижа. На митинге рабочие автомобильного завода «Рено» преподнесли советским летчикам красное знамя. Заканчивался репортаж сообщением, что Чкалов, Байдуков и Беляков после окончания митинга все цветы, подаренные им парижанами, возложили к памятнику французским летчикам, погибшим при исполнении слу жсбного долга…
Когда, полные впечатлений, летчики вернулись домой, в холле гостиницы произошла неожиданная встреча. Там стоял не кто иной, как Владимир Пузейкин, их товарищ по бригаде, летчик, о котором совсем недавно рассказывал добровольцам в Москве командарм Алкснис.
— Володька!
В ту же минуту Девотченко уже сжимал Пузейкина d объятиях.
— Пусти, пусти, медведь, — смеясь, отбивался тот. Потом они долго сидели в номере. Владимир не спрашивал товарищей, зачем они здесь, — это было и так ясно. Друзья поздравили его с орденом Красного Знамени, сообщили:
— А нам Алкснис рассказывал о твоем разведывательном полете к Сигуэнсе.
— Это не совсем точно. Нас вел Георгий Захаров — меня и Лаккалье.
— Так он и говорил. Но Захарова, а тем более Лакалье мы не знаем. — А тобой гордились, не скроем.
— Тот-то день был не очень тяжелым. Потом по Гвадалахарой были намного труднее, — и Пузейкин ста рассказывать товарищам о том, что волновало их сегсн дня больше всего, о боях в Испании, где он пробыл семь месяцев.
Ночью Пузейкин уехал в Гавр, откуда ему предстояло плыть в родной Ленинград…
В середине дня 26 июля Шура Васильченко позвонила в гостиницу:
— Собирайте чемоданы!
Ровно через час она поднялась к ним на лифте.
— Готовы?
Девотченко кивнул на уже собравшихся Евгения Степанова и Никиту Сюсюкалова.
— За своих спутников, остающихся здесь, не волнуйтесь. Завтра они вылетят из Парижа. Пошли.
Через десять минут летчики неожиданно для себя оказались в квартире комдива Николая Николаевич Васильченко:
— Увезла их от посторонних глаз. Знакомьтесь и договаривайтесь, а я займусь хозяйством, — и Шура вышла из комнаты.
Через несколько минут она заглянула опять.
— Сегодня у нас русская кухня. Но для двух украинцев приготовлен борщ.
— Вот це гарно. В Париже — украинский борщ! — обрадованно забасил Девотченко Николай Николаевич улыбнулся:
— Недавно мы двух кавказцев провожали. Пришлось Шуре ночь не спать — шашлыки готовила.
Летчикам было хорошо в этой небольшой уютной квартире, у доброжелательных, сердечных хозяев.
