Стихла не смолкавшая весь день перестрелка. Наступили душные сумерки. Рыцарев и его группа по узкому ходу сообщения прошли в траншею. Из окопов противника до них доносились тягучие песни марокканцев.
— Всегда, как только солнце уходит с неба, начинается концерт, — проговорил лейтенант.
Темнота постепенно сгущалась. Над передним краем время от времени шипя разрывались осветительные ракеты. Изредка раздавались очереди фашистских пулеметов. Чтобы не настораживать противника, республиканцы не отвечали. Но рота, на участке которой действовала группы Рыцарева, была приведена в боевую готовность.
Лейтенант посмотрел на светящийся циферблат часов, наклонился к Рыцареву:
— Сейчас у марокканцев по распорядку ужин. Можно начинать.
За бруствер окопа неслышно скользнул расчет ручного пулемета. Темнота поглотила солдат. Поставив на предохранитель заряженный пистолет и перекинув черезплечо брезентовую противогазную сумку, в которой лежал обмотанный тряпками инструмент, Рыцарев пожал руку командиру роты:
— До встречи, мой лейтенант.
Командир роты молча похлопал его по плечу. Рядом клацнул замок стоявшего на бруствере «максима». Вдавливаясь в теплую, прогревшуюся за день землю, Рыцарев пополз к истребителю. Вслед за ним траншею покинули Энрике и пятеро их помощников.
«Чато» стоял мотором в сторону окопов противника. На металлическом винте отражались лунные блики. Peзко пахло бензином и горелым металлом.
— Может быть, накинем на винт брезент? — предложил Энрике, когда они подползли к самолету.
— Пускай остается все как есть, — ответил Александр.
Он не сомневался, что противник тоже ведет наблюдение за самолетом.
Осторожно забрался Рыцарев в кабину. Разрезав ножом перкалевую ленту, закрывающую стык между центропланом и верхним левым крылом, нащупал в образовавшейся щели ребристые гайки болтов крепления. Захватив гайку ключом, он быстро стал отвинчивать ее. Энрике делал то же внизу.
Прямо перед самолетом ослепительно вспыхнула ракета. Рыцарев невольно закрыл глаза. И тут гаечный ключ вырвался у него из рук и, с грохотом ударившись о капот мотора, шлепнулся на землю.
Затаив дыхание, Рыцарев прижался к крылу. «Все пропало!» Едва догорела ракета, как темноту разорвали пулеметные очереди. Вновь взвилось несколько ракета. А потом в небе послышалось гудение шедшего к Мадриду «юнкерса». Пройдя над Мансанаресом, бомбардировщик приглушил моторы. Через минуту в районе водохранилища взметнулись зарницы взрывов. «Юнкерс» прошел обратно. Все стихло. И тут, к своему удивлению! Рыцарев услышал заунывное пение марокканцев. Торопясь, сбивая в темноте о металл руки, он, одну за другой, свернул гайки.
Энрике дал знать, что он тоже готов. К Рыцареву поднялся один из солдат. Продев под крыло веревку, они вытащили плоскость из пазов и опустили ее на землю. Потом сняли нижнее крыло.
Бесшумно ступая по усыпанной осколками земле, Энрике и солдаты понесли крылья к лощине, где стоял «пикап«. Впереди истребителя остался только расчет ручного пулемета, прикрывавший работу группы.
Минуты, пока возвратились механик и бойцы, показались Рыцареву вечностью. Наконец внизу послышался осторожный шорох, и он услышал шепот Энрике:
— Камарада Александре! Все в порядке…
Сняли правые крылья. Но когда они опустили их на юмлю и взмокший от напряжения Рыцарев облегченно вздохнул, в окопах противника послышались отрывистые команды. Марокканцы прекратили пение. Разбрызгивая яркие искры, в воздухе вспыхнули ракеты. Шквал ружейно-пулеметного огня разорвал темноту.
В течение десяти минут над нейтральной полосой бушевал огонь. Стрельба оборвалась внезапно, как и началась. Потухли ракеты. С Мансанареса потянуло прохладой.
«Все ли целы?» — спускаясь на землю, с беспокойством думал Рыцарев. К счастью, все были невредимы.
Когда солдаты, относившие крылья самолета, вернулись обратно, один из них вручил Рыцареву и Энрике но бутылке вина и куску холодного мяса.
— Тененте[18] прислал. Подкрепитесь, камарадас.
— А вы?
— Не беспокойтесь, мы уже поели.
— А пулеметчики?
— И их не обидим, — солдат хлопнул себя по туго набитому карману комбинезона.
