В ответ на этот комплимент я выложил на стол свою последнюю козырную карту — распечатку требований с заказанной им литературой.
Он бегло просмотрел ее.
— Что ж, теперь вы знаете. Да, я изучал ваши интересы еще до знакомства. Вы, должно быть, польщены.
— Ничуть.
— Ну, хорошо. Допустим, я был бы с вами более откровенен. Допустим, подошел бы прямо к вашему столику в справочной и заявил: «Извините, молодой человек, но тут такое дело. Были украдены часы. Пожалуйста, помогите мне их найти ради удовлетворения моей давней мечты». Вы бы согласились?
— Возможно, нет.
— И ни за что не решились бы извлечь «Часослов» из сокровищницы Гроута, если б не я. Как-то раз я увидел вас, это было еще до нашего знакомства. Вы стояли возле стола справочной и что-то строчили в блокнот. И я подумал, вернее, почувствовал: вот идеальный помощник. И начал расспрашивать о вас. И один из ваших коллег упомянул о «Бланках любви». Прочтя эту книгу, я окончательно понял, что нашел помощника и друга.
— Почему вы просто не сказали мне, что она вам понравилась?
— Подумал, что подобное высказывание совершенно постороннего человека может вас смутить. Даже оскорбить.
— А вы не находите оскорбительным тот факт, мистер Джессон, что с самого начала вы заставили меня дублировать ваши поиски?
— Вы не просто дублировали, вы сделали нечто гораздо большее, Александр. Свежий взгляд на проблему, именно в этом я нуждался. Знания о моих поисках лишь сдерживали бы вас. Валери был прав, говоря, что невежеством пренебрегать не следует и оно тоже своего рода сокровище.
— Вы, должно быть, шутите.
— Отнюдь. Ну, вспомните, как вы впервые увидели шкафчик. Вы тогда сказали, что он напоминает вам шкатулку с сюрпризами, которая как бы задавала вопрос: «Из чего я сделана?» Сам бы я никогда не смог сформулировать нашу проблему с тем же изяществом. А все почему? Да потому, что мои перспективы выглядели в тот момент столь же мутно и неопределенно, как жидкость в кувшинчике, что стоит в шкафчике.
— Однако ничто из того, что вы здесь наговорили, не объясняет, к чему понадобилось лгать. Из чего напрашивается вполне однозначный вывод, мистер Джессон. Часы украли вы!
— Хотелось бы, чтобы это было так, Александр. О, если б я только мог воскликнуть: «Voila la „Marie Antoinette!“»[38] Но, увы, не могу. Вы преувеличиваете мои возможности. Еще раз должен извиниться за то, что мои недомолвки и увиливания вас огорчили. — Он взглянул на шахматную доску и усмехнулся.
— Что вас развеселило?
— Просто я вспомнил аналогичную перепалку, возникшую между Босуэллом и Джонсоном. Один обвинял другого в отсутствии искренности. И знаете, как они решили этот спор?
— Нет. — Джессон взял ферзя черных и задвигал им по доске. — Что-то не припоминаю, чтобы в «Жизни Джонсона» описывалось, как они играли в шахматы.
— То была партия в быстрые шахматы.
— Хватит игр. Лучше расскажите мне о плане, что возник у вас в Иерусалиме.
Джессон подтолкнул пешку к середине доски.
— Дам вам полный отчет, но только во время игры. Ваш ход.
Я нехотя передвинул свою пешку тоже на две клетки.
— Ах вот как, вы хотите сыграть королевский гамбит? Но мы на это ответим королевским слоном.
Я снова скопировал его ход.
— План, мистер Джессон.
— Имитация есть не что иное, как самая искренняя форма лести, Александр. Но слишком далеко заходить тут нельзя. Предлагаю вам пересмотреть тактику. Симметрия в шахматах весьма опасна.
— Идет. — Я повалил своего короля на доску. — Верните «Часослов», и я уйду.
Я уже начал было подниматься из кресла, но тут Джессон толкнул меня обратно. А потом схватил меня за руки и прижал их к королю и пешке.
— Мы должны разыграть защиту Филидора.
— На кой черт?
— Вы должны нести этот груз вместе со мной. — Джессон еще крепче прижал мне руки.
— Да перестаньте! Вы же столик сломаете! — Он игнорировал это предупреждение и продолжал давить все сильнее. — Вы делаете мне больно! И столик сейчас сломается. Отпустите, мистер Джессон! — Он не отпускал. — Мистер Джессон!..
И вот я наконец вырвался. Джессон не спускал с меня глаз, и на лице его возникла озорная улыбка, обнажившая острые, похожие на собачьи, зубы.
