Я подсел к столу и начал перебирать карточки. И сразу же стало ясно, почему все эти записи приводили его в недоумение — они требовали знаний по форматам книг. К примеру, «ф» — фолиант, «К» — кварто, или формат в одну четвертую доли листа, а вот «Фе» и «Сф»… вообще непонятно что..
Была с этими карточками и другая головная боль. Никакого порядка и отсутствие тематических указателей. И я оставил карточки, от которых все равно не было никакой пользы, и направился к книжным полкам.
По контрасту с бардаком, творившимся в каталожных ящиках, сами книги и их расстановка просто радовали глаз: массивные тома и роскошные фолианты на нижних полках, книги меньших форматов размещались выше. До самых маленьких было не дотянуться, но эта их недоступность ничуть меня не беспокоила, поскольку вряд ли в таких крохотных книжечках могли находиться чертежи и гравюры, а именно за последними я сюда и пришел.
Я провел здесь несколько часов, по очереди снимая тяжелые тома в кожаных переплетах с полок, в поисках рисунка или снимка часов, которые походили бы на те, что изображены на гравюре. Чего здесь только не было — хронографы с секундомером, карманные часы с крышкой, часы с репетиром… Через какое-то время я уже перестал их различать. Обложенный дюжинами совершенно бесполезных книг, я вдруг ощутил себя живым примером первого закона Нортона, который гласил: чем больше информации, тем меньше ты знаешь и понимаешь.
В поддержку этого своего высказывания Нортон всегда приводил в пример одного из наших постоянных читателей, математика, который редко заказывал новую книгу. Все необходимое этот ученый чудак носил с собой, в нагрудном кармане рубашки — тоненькую пачку карточек с индексами и два толстых тупых карандаша. Именно эти ограничения, по мнению Нортона, и позволили парню получить Нобелевскую премию.
Видно, Кевейно почувствовал, что я в затруднении, и поспешил на помощь.
— Могу я взглянуть? — И он взял копию гравюры. Окинул ее беглым взглядом и заметил: — Мне никогда не нравились его работы. Не понимаю, почему все просто сходят по ним с ума. Нет, не отрицаю, стиль здесь, конечно, чувствуется. Но что касается новаторских идей… тут он и рядом не стоял со своими британскими коллегами.
— И к какому приблизительно периоду относятся эти часики? — осведомился я.
Кевейно усмехнулся:
— Это вам не часики. Это брегет. Начинается с буквы «Б». Б-Р-Е-Г-Е-Т. Это же один из его брегетов, верно? Или подделка? Его часто подделывали.
— Но как можно определить, кто именно изготовил эти часы? Ведь здесь нет ни клейма, ни марки.
— Не глупите. Уж кто-кто, а я сразу вижу руку Бреге. Видите, как вот эта стрелка выходит за круг? — и Кевейно ткнул пальцем в изображение.
Сердце у меня зачастило.
— Так что там у нас в каталогах по Бреге? Погодите, я сам посмотрю. — Я бросился к каталожным ящикам и схватил тот, который был помечен буквами «А-Д». И нашел карточку с надписью: «Бреге, Абрахам Луис (1747–1823)». Ниже были приведены две ссылки. Первая относилась к переплетенной вручную книжке форматом в одну восьмую долю листа, написанной одним из потомков часового мастера. Вторая — к кварто, напечатанной в Лондоне в 1921 году коллекционером старинных часов. В каталоге она была зарегистрирована следующим образом: «Сэр Давид Лайонел Голдсмит-Штерн Саломонс, Бр. М.А., ФРАН., М. Инст. Е.Е., А. Инст., С.Е., и К>0».
Поскольку интересовали меня прежде всего гравюры, первую книгу в одну восьмую листа можно было спокойно исключить. И я уже приготовился погрузиться в кварто, как подошел Кевейно и деликатно кашлянул.
— Мы закрываемся, — сказал он.
— Последнюю книгу! — взмолился я. — На карту поставлена честь скаута.
Я чуть не ахнул, увидев их изображение через тонкий слой папиросной бумаги. Перед тем я дважды натыкался на гравюры, где были часы, почти неотличимые от тех, что имелись в «Часослове». Но при более тщательном рассмотрении выяснялось: мелкие различия все же существовали. Убедившись, что стрелки и циферблат в точности такие же, я ощутил прилив столь редкого для исследователей восторга.
Вообразите теперь, каково же было мое разочарование, когда, прибыв в «Фестиналенте», я вдруг узнал, что Джессон принять меня не может.
