— Что именно? — деловито уточнила Сазонова.
— Гриб грез — опасная штука. Девочку с минуты на минуту начнет рвать фантазией. Страшно представить, что в таком возрасте способны вообразить дети. Наш лес опять постигнет участь превращения в детскую грезу-фантазию.
— А как ребенок вообще тут оказался? — уточнила Маша.
— Она заснула, — философски объяснил пушистик, обмахнувшись хвостом как веером, и аккуратно переступил лапками. — К нам попадают только спящие. А уж дальше как повезет им и нам. Могут и не проснуться вовсе, если погибнут в своих фантазиях, или принесут гибель нам, если воображение вызовет к жизни нечто сокрушительное.
— И нет никакой возможности избежать проблем? — продолжила расспросы девушка, совершенно точно знающая, что она-то бодрствует.
Зубная щетка в руке и пощипывающий после мятной пасты рот никак не могли оказаться кусочком сновидения. Слишком очевидно-привычным был дискомфорт. Прополоскать бы водичкой. Но, покосившись на девочку с радужной пеной на губах, просить проводить ее до ближайшего ручейка Маша не стала. Неизвестно, какие приходы посетят ее от здешней влаги. Потому ни есть, ни пить тут ничего не следует. Нюхать, пожалуй, тоже не рекомендовалось, но не дышать-то она не может. Вернее, может не долее трех минут. Остается только не нюхать чего-нибудь намеренно и надеяться, что здешний воздух галлюциногенными свойствами не обладает или, если все-таки обладает, концентрация отравляющих веществ невысока и Маша не успеет надышаться прежде, чем вернется домой.
— Почему нет? Она должна проснуться по-настоящему, — с печальной иронией промурлыкал кот. — Только для этого ее должен разбудить кто-нибудь, не принадлежащий к нашему миру и не спящий в его пределах. До того, как девочка начнет грезить.
— Ясно, — тряхнула челкой Маша и, присев рядом с объевшейся гриба бедолагой на корточки, легонько потрясла ее за плечо. — Эй, просыпайся, пора в школу!
— Слоны с крылышками! Говорящие цветы… — пролепетала соня, не открывая глаз.
Маша тряханула жертву грибочка энергичнее и повторила:
— В школу проспишь! Подъем!
— А? — Девчонка подпрыгнула над разноцветной травкой, широко распахнула серые глазищи, начала было удивленно округлять их и растаяла прямо в воздухе. Последним с полянки исчез бант. Провисев секунду-другую после таяния владелицы.
— У тебя получилось, благодармяу, — уважительно поклонился белый пушистик спасительнице, приложив лапку к груди, но прежде, чем Маша успела ответить, ключ-дверь распахнулась, возвращая девушку в ванную.
Мария долго полоскала рот, смывая пасту, и просто умывалась. Кажется, в этот раз все получилось очень быстро. Странный мир отпустил ее, не успев заморочить голову. И это не могло не радовать. Уж больно практичная девушка не жаловала всякого абсурда и потока бессмысленных фантазий.
Почти с восторгом Маша принимала реальность, окружающую ее. Она была привычной и оттого надежной. Пусть местами сложной, но объяснимо сложной.
В умиротворении от сознания предсказуемости происходящего Сазонова открывала дверь квартиры. И замерла в удивлении, когда солнечная дорожка в коридоре обрисовала четкие следы на чуть пыльном полу. Не ее собственные, совершенно очевидно мужские следы от какой-то остроносой обуви без каблуков. У дедушки и размер был побольше, да и фасона такого он отродясь не носил. Старые битые кроссовки в городе и резиновые калоши на огороде казались Федору надежней всего прочего. Да и никак не мог дед появиться в квартире внучки. Они ж общались минут двадцать назад. Федор был на даче и собирался там ночевать. Даже если бы передумал, чтобы добраться до города, требовалось не меньше получаса даже на соседском уазике.
Озадаченная Маша разулась, прислушалась. В квартире царила привычная тишина, если не считать заурядного набора звуков: долетавшего через форточку шума машин с дороги, разноголосого гама ребятни в детском городке, постукивания молотка соседа снизу, бойкого топотка маленьких ножек сверху. И чужими в квартире не пахло. Сазонова даже для порядка потянула носом воздух. Точно не пахло. Никаких тебе чужих одеколонов, дезодорантов или пота. Только странная ниточка аромата, как от старой кожаной куртки, которую вытащили из шкафа проветрить.
