Но эти преимущества нельзя назвать повсеместными. Есть горы, покрытые каштановыми рощами (Севенны, Корсика), дающие драгоценный «древесный хлеб»>86 — каштаны, которые при случае заменяют пшеничный хлеб, есть горы, покрытые шелковичными рощами: их видел Монтень под Луккой в 1581 году>87; они росли на холмах Гранады. «Эти люди, — объяснял в 1569 году алжирскому «королю» Ульдж Али испанский агент Франческо Гаспаро Корсо>88, — эти жители Гранады не представляют опасности. Что они могут предпринять против католического короля? Они не привыкли к обращению с оружием. Всю жизнь они ковыряются в земле, ухаживают за скотиной, разводят шелковичных червей». Есть также горы, покрытые ореховыми рощами: сегодня в берберском Марокко лунными ночами, под столетними ореховыми деревьями в середине деревни устраивают великие праздники примирения>89.
Таким образом, бюджет гор не так уж скуден, как можно было бы предположить. Жизнь здесь возможна, хотя и тяжела. Каких трудов требует земледелие на горных склонах, где нельзя использовать домашних животных! Здесь приходится обрабатывать каменистую почву вручную, удерживать землю, которая оседает и сходит вниз по склонам; в случае необходимости поднимать ее снизу до самой вершины и складывать для нее загородки из камней. Тяжкий и неустанный труд! Если остановиться, горы вернутся к своему первобытному состоянию, и все придется начинать сначала. Когда в XVIII веке население Каталонии завладевает высокогорными каменистыми землями прибрежного массива, колонисты с удивлением обнаруживают среди кустарника огромные оливковые деревья, оставшиеся жизнеспособными, и ограды из сложенных камней, — доказательство того, что их приход был возвращением>90.
Этот суровый образ жизни>91 и бедность, надежда на большие удобства и притягательность платы за труд побуждают горцев спускаться в низину (всегда спускаться, никогда не взбираться), говорит каталонская поговорка>92. Дело в том, что ресурсы гор при всем их разнообразии всегда ограниченны. Когда пчел становится слишком много>93, улей переполняется, и волей неволей им приходится роиться. Улей нуждается в свежем воздухе во что бы то ни стало. Он отбрасывает лишние рты, как вчерашние Овернь и особенно Канталь извергали из себя людей: детей, ремесленников, подмастерьев, попрошаек>94.
Трудно проследить за этой богатой событиями историей. В документах нет недостатка, их даже слишком много. Покинув пространство гор с их смутными воспоминаниями, на равнине и в городах мы вступаем в царство упорядоченных архивов. Вновь прибывший или уже побывавший здесь житель гор всегда встречает внизу кого-то, кто занесет его приметы на карточку и составит более или менее занятный портрет. Стендаль наблюдал сабинских крестьян в день Вознесения в Риме. «Они спускаются с гор, чтобы встретить великий праздник в соборе Святого Петра и посетить службу»>95. «Они закутаны в суконные плащи, сшитые из лоскутьев, ноги заворачивают в портянки, перевитые скрещивающимися шнурами; свой угрюмый взгляд они прячут под лохмами черных волос; на грудь свисают войлочные шляпы, которые приобрели темно-бурый цвет от дождей и солнца; крестьян сопровождают их домочадцы, столь же дикие, как и они сами»>96. По обитателям гор между Римом, озером Турано, Аквилой и Асколи можно судить, на мой взгляд, добавляет Стендаль, о нравственном состоянии Италии около 1400 года»>97. В Македонии в 1890 году Виктор Берар встречает вездесущих албанцев, одетых в живописные костюмы кавалеристов и профессиональных солдат>98. В Мадриде Теофилю Готье встречаются торговцы водой, «молодые галисийские muchachos>*AV, в куртках табачного цвета, в коротких панталонах, в черных гетрах и остроконечных шапочках»>99; были ли они так же одеты, когда бродили по Испании в XVI веке (впрочем, там были и женщины) по ventas>*AW, о которых говорит Сервантес, в компании своих соседей-астурийцев>100? Один из последних, Диего Суарес, по профессии, видимо, солдат, автор записок о событиях в Оране в конце XVI века, рассказывает о своих похождениях, о том, как он бежал еще ребенком из родительского дома, как нанялся работать на строительство Эскориала, где пробыл некоторое время, найдя для себя подходящее пропитание, el plato bueno
