— Может, хотя бы чаю?..
И глядит, глядит на Сашу…
Улыбочка у нее сладенькая такая!
Я фыркаю в душе: «Ну, старуха! Любопытство погубит тебя!»
А вслух подхватываю:
— Действительно, чай у нас хороший, ароматный! Вы любите «Lipton»?
«Догадалась ли тетка спрятать торт? Это же теперь кладбище, а не торт, — кладбище Константиновых иллюзий! Надо бы записать; можно использовать где-нибудь».
Саша взглядывает на часы:
— Нет, спасибо! Мне уже пора.
А сам стоит на месте.
— Нет, спасибо! — дублирую я и в упор гляжу на тетку; я ее по существу выталкиваю взглядом.
Тетка неохотно отступает в прихожую, но дверь оставляет чуть-чуть приоткрытой.
Саша с удовольствием смотрит на меня. Любуется, что ли? И молчит. Он умеет молчать значительно. Говорят, это дар. А ко мне прилипает мысль: ты так мало времени провела сегодня у зеркала. Эта мысль подтачивает мою уверенность. Я гоню ее — прилипчивую, неотвязную, — а она все подтачивает и подтачивает…
— Лена… — тихо говорит Саша. — А как вы насчет…
— Хорошо! — быстро отвечаю я (обойду его хоть на повороте). — А насчет чего?..
В прихожей воцаряется несказанная тишина. Она прямо-таки звенит! Она вползает в мою комнату. Вот тетка любопытная! Как бы не померла там — под дверью!
Мой скорый ответ воодушевляет Сашу. В глазах его зажигается радость, и он не собирается прятать ее. Он искренен. А Эрика теперь улыбается как-то кисло — солнце продолжает свой ход.
— В Концертном сегодня хорошая программа… Я бы купил два билета…
— Наверное, трудно купить два билета на сегодня? — с некоторым сомнением говорю я.
При этом, будто прохаживаясь по комнате, подхожу к двери, прикрываю ее.
— Ничего, я попробую, — улыбается Саша. — Я заеду сегодня за вами вечером. Вы позволите?
Я улыбаюсь в ответ:
— Ну как не позволить? Конечно, заезжайте.
Мы выходим в прихожую.
Тетушка выглядывает из кухни:
— Я надеюсь угостить вас как-нибудь обедом, молодой человек. У нас бывают роскошные обеды, если Алена постарается. И вообще, будете в наших краях — заходите.
— А я уже сегодня надеюсь быть в ваших краях, — не теряется Саша.
Он надевает туфли. Он пользуется ложкой. (Константин никогда не пользуется ложкой и надевает туфли, сминая запятники.) Я провожаю Сашу до двери, подаю на прощанье руку. Но Саша не пожимает ее. Взяв за кончики пальцев, наклоняется. Медленно… И целует запястье. Губы его такие мягкие и теплые. Он нетороплив, полон достоинства. Каждое его движение почему-то сильно волнует меня.
Хорошо, что в прихожей полумрак. Саша не видит, как кровь бросается мне в лицо.
Он уходит, больше не сказав мне ни слова. Его молчание опять значительно. Быть может, потому, что оно к месту? Ведь все пока сказано.
Я думаю об этом с минуту, прислонившись спиной к двери, — словно героиня из какого-то, полузабытого мною, фильма. В таком положении и застает меня тетя.
Глаза у нее очень честные:
— Как я тебя понимаю, Аленка! Такой парень!..
— Понравился? — я улыбаюсь, чувствую — щеки мои горят, запястье пылает.
«Хорошо, что в прихожей полумрак», — радуюсь снова.
— Вон как раскраснелась! — замечает, однако, тетка. — Что? Взял за живое?.. И где ты его такого нашла?
Последний вопрос как будто риторический. Но я отвечаю:
— Упала на него, как снег на голову.
Тетушка пропускает мои слова мимо ушей, полагая, что я выражаюсь образно; качает головой:
— Хороший парень! Хороший парень!..
— А как же Константин? — удивленно спрашиваю я.
— Что Константин?
— А чей он протеже?
— Мой, что ли? — чуть не обиженно вскидывает на меня глаза тетка. — Хороший, конечно, и он. Девки, знаю, на него заглядываются… Да ты права: суетный какой-то. Вчерашний день. Чего к нему возвращаться?
Я иду к себе в комнату. Тетушка следует за мной по пятам; ее сейчас можно назвать навязчивой или неотвязчивой (но повод ее навязчивости мне приятен).
— А этот… как его!.. Саша… толковый парень! Сразу видно… Смотри, девочка, не упусти. Такой на дороге не застоится — быстро подберут.
Знала бы она, как я его «подобрала»! И ведь практически на дороге.
Звонит телефон. Я поднимаю трубку:
— Алло!
— Ленка! Ты дома? — знакомый голос; кажется, Вера.
— Да, я сегодня до вечера дома.
