— Если бывший председатель меджлиса, тамада не знает, кто в ауле посылает пулю в человека, — ему пора браться за другие дела. Например, месить тесто для чепалгаша.
Митцинский ударил наотмашь. Наблюдал, как раздирают противоречия сидящего напротив толстого человека: огрызнуться, укусить либо смириться с оскорблением.
«Ну же... ну! — подхлестнул он муллу. — Если тебя родила чеченская мать, если в тебе осталось хоть что-то мужское, ты выскажешь все, что думаешь обо мне. Тогда надо будет решить, что с тобой делать — убирать либо приспособить к делу».
Мулла решился. Слишком велико было оскорбление.
— Я еще председатель, Осман. И пока меджлис не скажет мне — уходи, я буду решать дела и задавать вопросы. У меня накопилось много вопросов к тебе, Осман. И ты будешь отвечать на них, клянусь аллахом, будешь!
Муллу душила ярость. Он забыл о перстне на пальце Митцинского.
— Ты стал членом их ревкома и убедил нас, что так нужно. Мы проверили. С тех пор ты делаешь все, что нужно тебе. Но почему получается так, что все твои дела угодны и Советам? Ты запретил стрелять в Бичаева, который, сидя на русском жеребце, зовет истинных мусульман идти с повинной в ЧК? Это нужно тебе. Но этого же хотят и Советы. Ты организовал и вооружил сотни мюридов. Они оказались нужны Советам для охраны дороги. Ты назвал их — шариатские сотни. Но с каких пор наши враги — казаки — стали детьми шариата? В полку немало казаков. Ты все больше водишься с русскими. Что за русский живет у тебя во дворе? Ты велел ему молчать, но он проболтался, думал, что он один в ущелье, и запел русскую песню.
— Чертов певец! — возмутился Митцинский. — Так глупо расколоться! — Подумал, предложил Магомеду, нахально посверкивая глазами: — Давай отрежем ему язык? А потом определим его к тебе в батраки. И у тебя станет два немых работника.
— У тебя живет еще один молчаливый! — Муллу трясло. — Но люди говорят, что он грузин.
— А грузину выколем глаза, — гнул свое Митцинский, — и он станет на ощупь сортировать яйца твоих индюшек, крупные — вправо, мелкие — влево.
— Вчера четыре арбы привезли в аул муку, рис, сушеное мясо.
— Ты даже это знаешь? И ни одна арба не заехала в твой двор. Все разгрузились у меня.
— Все четыре арбы сопровождали тоже городские. Они вьются около тебя. За то, что тебя снабжают Советы, пудами везут к тебе продовольствие? За что? — Мулла задохнулся в ярости.
Митцинский молчал, думал: «Восхитительная смесь жадности, глупости и недоверия. Его ненависть патологична. Поэтому представляет особую ценность. Он никогда не сможет измениться, пересмотреть убеждения. Пересматривают идеи, сформированные интеллектом. Здесь же ненависть на уровне рефлекса. Филин никогда не станет травоядным, овцу не заставишь потреблять мясо».
— Тебе нечего ответить? — продолжил мулла. — Эти же вопросы задаст тебе меджлис.
«Он перешел к угрозам. Это хорошо, значит, окончательно уверовал в собственную значимость. Тем неизбежнее станет потребность пресмыкаться после отрезвления. Принцип кнута и пряника особенно действует на этот вид. Его стоит посвятить в отдельные детали и запрячь таким образом. Увы, Магомед, я хотел оставить тебя в покое, но ты настырно рвешься в самую суть моего дела, Не обессудь, наденем узду и погоним без жалости. Когда надорвешься — устроим пышное погребение».
— Я ценил твой покой, Магомед. Ты заслужил его всей жизнью. Но ты загнал меня в угол вопросами. Их нельзя оставить без ответа. Я не мог солгать, плохая примета — унижать святое дело ложью.
Магомед усмехнулся.
— Прочти. — Митцинский протянул ему письмо Омара из Константинополя. Мулла осторожно взял листок.
«Брат! Ты жив и здоров милостью Аллаха, и мы порадовались твоей энергии. Стать членом областного ревкома — поистине дальновидный и крупный ход. Ты пишешь, что шариатские отряды насчитывают уже более трехсот человек и скоро это число удесятерится. Великий визирь сказал по этому поводу: «Я много ожидал. Но эти цифры выше ожидаемого».
И он дал понять, что ему угодна твоя энергия. Реуф-бей принимал генштабистов Антанты. Твое имя не раз упоминалось. Ты просил оружия. Драч расскажет о двух тайниках на вашей территории — это знак особого доверия к тебе Великого визиря.
