— Тьфу! — сплюнул пастух, отвесил звучный шлепок Шамилю. — Нашел время дурачиться.
Саид вертел головой, присматривался, не понимал. Отсмеялись, передохнули.
— Ну, кто начнет? — спросил Шамиль.
— Кто позвал, тому и начинать, — кивнул на старшего пастух. Саид понял, согласно закивал головой — правильно говорит Ца! Расплылся в довольной ухмылке — до чего хорошо, когда правильно говорят.
— Я хочу послушать вас, — сказал Абу, — для того и позвал. Что собираетесь делать?
— Ты спрашиваешь? — лениво удивился Шамиль. — Разве мы ягнята, в которых можно стрелять безнаказанно? Я беру Хамзата на себя.
— Не жадничай, — попросил пастух, — выходил Абу, и хватит с тебя. Хамзата оставь мне.
Босые, черные ноги пастуха не знали покоя. Пока он говорил, пальцы правой ноги заграбастали камень и швырнули его в стену. На сидящих брызнула каменная шрапнель осколков. Саид восторженно гукнул, захлопал в ладоши. Пастух гордо усмехнулся, закончил:
— Волку, напавшему на мое стадо, никогда не хватало времени, чтобы удивиться. Он подыхал от моего первого броска.
Загукал, замельтешил руками Саид. Шамиль присмотрелся к близнецу,стал переводить:
— Хамзат — мой. Мне он достанется легче всего.
— Почему? — заинтересовался Абу.
Саид вытянул губы трубочкой, хрюкнул. Состроил глупую мину.
— Мулла считает его дураком, глупее дикого кабана, — перевел Шамиль.
«Я не возражаю, — продолжал Саид, — почему не доставить радость святому человеку? Когда он пересказал мне хабар, что в Абу стрелял Хамзат, я заплакал и сказал мулле: на все воля аллаха.
За занавеской в окне стоял Хамзат. Я узнал его. Хамзат стал ночным хорьком. Боится нас. Днем прячется в пещере под обрывом, а ночует на сеновале у муллы. Завтра я ставлю засов в дверь амбара и брошу в щель спичку. Сено сухое», — закончил немой. Шамиль перевел.
— Не надо, — сказал Абу.
— Почему? — удивился Шамиль. — Собаке — собачья смерть, да и мне давно пора за дело, Быков...
— Придержи язык! — сурово сказал Абу.
— Я же просил: оставьте Хамзата мне, — беспокойно заворочался пастух.
— Я знал, что вы предложите такое. Это не ваша вина, а ваша беда, — непонятно сказал старший.
— Хочешь все сделать сам? — сдвинул брови Шамиль. — Что-то не пойму я тебя.
— Будь я проклят, если притронусь к оружию до конца жизни, — медленно, с силой сказал Абу, вытер выступивший на лбу пот.
И все вдруг поняли, что так и будет, как сказал старший.
— Повтори, — попросил Шамиль.
— Вы не тронете Хамзата, — повторил Абу, — пусть живет. У него дети.
— А у тебя нет детей? — шепотом спросил Шамиль. — У тебя не было Яхи? Разве шакалы не потому съели ей лицо, что в тебя выстрелил Хамзат?
— Поэтому пусть живут его сыновья, — совсем непонятно сказал старший.
Немой смотрел на Абу, тряс головой, мучился, думал, что разучился понимать его. Не выдержал, дернул Шамиля за рукав: что говорит старший?
— Да, да! — заорал Шамиль. — Ты все правильно понял! Братец стал монахом! Он хочет, чтобы в нас плевали и тыкали пальцами! Он считает, что наша кровь как навозная жижа — стоит столько же! Ему надо, чтобы наш род стал стадом баранов, нас можно резать, сдирать с нас шкуры, и после этого спокойно дрыхнуть на сеновале у муллы, — содрогался в крике Шамиль.
— Ты заскучал без дела после своей разведки, — тихо и сокрушенно сказал Абу. Потянулся к Шамилю и ударил его по щеке. Задохнулся от боли, откинулся к стене. Отдышался: — Разве можно орать на меня? Какой пример подаешь? Уйдите все, я напомню ему, как нужно говорить со старшим, а то он все перезабыл в городе.
Когда все вышли, Абу поманил Шамиля пальцем, сказал трудно, с паузами, отдыхая от оплеухи, что отвесил ему:
— Хамзат — плеть в кулаке Митцинского. Кулак отсечь надо, плеть — сама выпадет.
— Нечего руки распускать, — обиженно шмыгнул Шамиль, — мог и без рук это сказать, тем более что я все знаю.
— Не мог, — покачал головой старший, — надо же было как-то выпроводить их всех.
— Зачем тогда всех звал? — удивился Шамиль, и — Аул должен услышать то, что ему положено слышать. Теперь все будут знать, почему немой завтра придет к Митцинскому проситься в мюриды. Потому что старший выжил, но сломался, пастуху надо пасти стадо, а обрусевший Шамиль надолго уехал к корейц-народу за шеньшень.
