И начался пир. Вообще-то дружинники в походе не голодали, но их пища была проста — каша с салом, вяленое мясо и рыба, сухари… А тут!.. Стая отдала должное и густой наливке, оказавшейся в кувшинчике, и окороку. Через час, отвалившись от импровизированной скатерти, ребята принялись обсуждать съеденное, потом стали вспоминать, что им приходилось есть в походах… Постепенно разговор затих. Лагерь погрузился в сон, и только дежуривший первым Теньтя, обернувшись к Миру родовой гранью, бродил где-то рядом в ковыле. Заснул и Ват, во всяком случае, перед глазами Вотши снова встала тьма, но это была тьма покоя, тьма отдыха…
И все-таки Вотша чувствовал некое напряжение, была в происходящем какая-то фальшь, какая-то… нелепица. Словно каждый, кто входил в дозорную стаю, чуть-чуть фальшивил, был не только самим собой, но и еще кем-то…
Вотша попробовал восстановить в памяти все только что происшедшее перед его глазами, одновременно пытаясь нащупать причины своего странного, тревожного ощущения. Ему вдруг показалось, что вот сейчас к нему придет истинное понимание того, что происходит.
И в этот момент на него обрушилась дикая, невыносимая боль!!! Мышцы свело жесткой, выворачивающей судорогой, дыхание перехватило, словно от удара в незащищенное горло, в животе разлилось дикое всепожирающее пламя! Он даже крикнуть не мог — в груди, в съежившихся, схлопнувшихся легких не осталось воздуха. Вотша чувствовал, как по земле катается его большое сильное тело… Нет, это тело было чужое, бессильное, скрученное болью… непереносимой, чудовищной болью!!!
Он не знал, сколько часов, дней или недель эта жуткая боль терзала его, а когда она немного отступила, словно устав от тяжелой, изнурительной работы, и он смог приоткрыть затуманенные глаза, над ним склонилось ухмыляющееся лицо княжича. Вотше пришлось сделать чудовищное усилие, чтобы понять, что говорит ему Всеслав, и он разобрал издевательский, злорадный шепот:
«Ну что, Ват? Сильный, непобедимый Ват! Где твоя дозорная стая? Ай!.. Все, все твои могучие волки полегли! Они все погибли, и привел их к гибели ты, Ват! И ты еще хотел получить в жены мою сестру?! Ты думал стать вожаком стаи восточных волков?!»
Всеслав выпрямился, лицо его отодвинулось и неожиданно стало более четким. И стало видно, что рядом с ним ухмыляются еще две узкоглазые рожи — южные ирбисы!
Княжич ткнул носком сапога в бесчувственные ребра лежащего перед ним тела и презрительно бросил:
«Теперь ты, падаль, поймешь, что такое закон и обычай! Ты ведь знаешь, какое наказание по закону и обычаю полагается за потерю дозорной стаи?!»
Вотша хотел плюнуть в эту ухмыляющуюся морду и бросить в нее обличающее слово «предатель», но сил не было, и голос пропал… Даже хрип не выходил из перехваченного болью горла. А княжич снова ухмыльнулся:
«Ты поправишься, Ват. Поправишься настолько, чтобы встать под нож… Вот только говорить ты больше никогда не будешь. Да и что ты можешь сказать в свое оправдание… Изверг!»
И снова перед глазами Вотши опустилась темнота. Благословенная темнота! И он почувствовал, как из его закрытых глаз медленно катятся слезы. Нет, он оплакивал не свое, отнятое предательством многогранье… Он оплакивал… весь род многогранных… многоликих… оборотней, ибо в эту страшную минуту он сам себе дал клятву отомстить им всем за то, что Горислав со своим внуком учинили над его прадедом!
Когда много минут спустя Вотша открыл глаза, над головой он увидел потолок своей комнаты, упрятанной в подземелье замка вожака западных вепрей. Он все еще был пленником, он все еще не распоряжался даже своей жизнью!..
