Неожиданно впереди открылось широкое, сейчас сухое русло Гебель-Вадун, и фараон Тамос остановил упряжку. Пересохшее русло напоминало гладкую дорогу, ведущую в плодородную равнину реки. Передав вожжи копейщику, фараон спрыгнул на землю и потянулся, чтобы размять затекшие, ноющие члены. Не оборачиваясь, он слышал, как у него за спиной остановилась колесница Наджи. Затем раздались его легкие, твердые шаги.
– Начиная с этого места, опасность быть обнаруженными усиливается, – сказал Наджа. – Посмотри туда.
Вельможа простер длинную мускулистую руку над плечом фараона. Там, где сухое русло вливалось в долину внизу, виднелся свет – неяркий желтоватый огонек масляной лампы.
– Это деревня Эль-Вадун. Там ждут наши лазутчики, чтобы провести нас через дозоры гиксосов. Я пойду вперед и проверю, все ли в порядке. Оставайтесь здесь, ваше величество. Я скоро вернусь.
– Я пойду с тобой.
– Не надо. Это может быть опасно. Прошу тебя, Мем. – Наджа назвал царя его детским именем. – Ты – это Египет. Ты слишком ценен, чтобы подвергаться такой опасности.
Фараон обернулся и посмотрел на красивое узкое лицо друга. В свете звезд зубы Наджи блеснули в улыбке; Тамос тронул его за плечо, легко, но вложив в жест любовь и доверие.
– Ступай быстрее и так же быстро возвращайся, – промолвил он.
Наджа приложил ладонь к сердцу и побежал к колеснице. Проезжая мимо царя, он снова вскинул руку. Тамос улыбнулся в ответ, посмотрел вслед другу, спускающемуся в сухое русло. Добравшись до твердого песчаного дна, вельможа хлестнул коней, и те поскакали сторону деревни Эль-Вадун. Колесница прочертила темную колею в серебристом песке и вскоре исчезла за первым поворотом.
Проводив ее глазами, фараон вернулся к ожидающей колонне. Он спокойно разговаривал с воинами, называя многих по именам, смеялся, подбадривал их. Неудивительно, что люди любили его и охотно шли за ним, куда он поведет.
Вельможа Наджа правил осторожно, прижимаясь к южному берегу высохшей реки. То и дело он бросал взгляды на гребень холмов, пока не различил покосившуюся башню из обточенного ветрами камня; тогда он удовлетворенно хмыкнул. Немного далее находилось место, где едва различимая тропа отделялась от русла и вилась по крутому склону к подножию древней башни.
Коротко кивнув своему копейщику, Наджа спрыгнул с подножки, поправил за плечом лук. Затем отцепил от колесницы глиняный горшок и двинулся вверх по тропе – настолько незаметной, что, не знай он на память каждый поворот, раз десять бы сбился с пути, прежде чем добрался до верха.
Наконец вельможа залез на верхушку башни. Та была построена века назад и успела наполовину разрушиться. Подходить к краю он не стал – за ним начинался обрыв, уходящий к равнине внизу. Вместо этого Наджа разыскал заблаговременно спрятанную им самим в нише стены охапку хвороста, наскоро сложил дрова пирамидкой, затем раздул хранящиеся в горшке угольки, а когда те заалели, бросил на них пригоршню сухой травы. Та вспыхнула, и египтянин зажег с ее помощью свой маяк. Он не пытался укрыться, а, напротив, стоял так, чтобы дозорный снизу мог видеть его в свете костра на башне. Когда хворост прогорел и пламя угасло, Наджа сел и стал ждать в темноте.
Немного спустя он услышал шуршание гальки на каменистой тропе у подножия башни и пронзительно свистнул. На сигнал поступил ответ, и вельможа встал. Он проверил, как выходит из ножен серповидный бронзовый меч, и наложил стрелу на тетиву лука, готовый в любую секунду спустить ее. Вскоре резкий голос окликнул его на языке гиксосов. Наджа свободно и естественно ответил на том же наречии, и по каменной лестнице зазвучали шаги по меньшей мере двух человек.
Даже фараон не знал, что мать Наджи была гиксоской. За десятилетия завоеватели усвоили многие из египетских обычаев. При недостатке собственных женщин многие гиксосы брали в жены египтянок, и с течением поколений кровь их смешалась.
На боевую площадку вступил высокий мужчина. Голову его плотно облегал бронзовый шлем, в окладистую бороду были вплетены пестрые ленточки. Гиксосы обожали яркие цвета. Мужчина раскинул руки.
