– Ни за что! – воскликнул Таита во сне. – Пока ты была жива, я ни разу не подвел тебя. Не подведу и после смерти.
– Знаю. – Лостра подарила ему сладкую призрачную улыбку.
И облик ее померк в пустынной ночи.
Таита проснулся с лицом, мокрым от слез, и стал собирать свои скудные пожитки. У выхода из пещеры он задержался, лишь чтобы определить по звездам путь. Нашел глазами особо яркую звезду богини. На семидесятый день после смерти царицы, в ту ночь, когда долгий ритуал бальзамирования тела был окончен, эта звезда вдруг вспыхнула в небесах: большая, красная, она появилась там, где ее никогда не наблюдали прежде. Таита разыскал ее в небе и прошептал обещание. А затем пустился в обратный путь по западной пустыне, к Нилу и Фивам, прекрасным стовратным Фивам.
Это случилось четырнадцать лет назад, и теперь маг тосковал по уединенным местам, ибо лишь там его дарования раскрывались в полную силу, позволяя исполнить задачу, что возложила на него Лостра. Только там он мог передать часть своего могущества царевичу. Маг понимал, что темная ненависть, о которой предупреждала его госпожа, собирается вокруг них.
– Вперед! – сказал он мальчику. – Идем и добудем твою божественную птицу.
На третью ночь после выхода из Галлалы, когда созвездие Диких Ослов поднялось к зениту в северном ночном небе, фараон остановил отряд, чтобы напоить лошадей и дать людям возможность перекусить вяленым мясом, финиками и холодными лепешками из дурры. Затем отдал приказ выступать в путь. В бараний рог не трубили: на этих землях часто разъезжали на колесницах дозоры гиксосов.
Колонна на рысях пошла дальше. Местность начала меняться прямо на глазах. Отряд наконец оставил позади неприютные земли пустыни и вернулся к подножию холмов, протянувшихся вдоль речной долины.
Воины видели внизу полосу густой растительности вдоль великого Отца-Нила, далекой и темной в свете луны. Обогнув Абнуб, они зашли в тыл стоящему близ реки главному войску гиксосов. Хотя отряд казался слишком малочисленным, чтобы выступать против такого врага, как Апепи, он состоял из лучших колесничих во всем войске Тамоса, а значит, лучших во всем мире. Помимо этого, помочь им должна была внезапность.
Когда фараон в первый раз предложил этот замысел и заявил, что лично поведет войска, военный совет принялся возражать ему настолько решительно, насколько возможно противоречить слову бога. Даже старый Крат, некогда самый отчаянный и свирепый вояка во всем Египте, дернул себя за густую седую бороду и взревел:
– Клянусь покрытой чирьями крайней плотью Сета, я не для того менял твои сраные пеленки, чтобы теперь вот так взять и послать тебя прямо в любящие объятия Апепи!
Наверное, он был единственным, кто мог позволить себе разговаривать с божественным царем в таком тоне.
– Поручи это поганое занятие кому-нибудь другому, – продолжал полководец. – Возьми под начало колонну, которая пойдет на прорыв, если тебе так надо, только не отправляйся в пустыню на корм упырям и джиннам. Ты – это Египет. Если Апепи заполучит тебя, то заполучит нас всех.
Из всего совета только Наджа поддержал царя, но Наджа всегда был предан и верен. И вот теперь они пересекли пустыню и зашли врагу в тыл. Завтра на рассвете отряд пойдет в отчаянную атаку, которая разрежет армию Апепи и позволит еще пяти отрядам фараона, то есть тысяче колесниц, ворваться в этот коридор и присоединиться к царю. Тамос уже ощущал на губах сладость победы. Не успеет следующая полная луна выйти на небо, как он уже будет пировать во дворце Апепи в Аварисе.
Почти два столетия минули с тех пор, как Египет распался на Верхнее и Нижнее царства. Северной державой правил либо египетский выскочка, либо иностранный захватчик. Тамосу судьбой предначертано изгнать гиксосов и снова объединить страну. Лишь тогда он сможет носить двойную корону с полным правом и с одобрения всех древних богов.
Ночной воздух овевал ему лицо, достаточно холодный, чтобы онемели щеки. Копейщик присел, скрючившись за передком колесницы, чтобы не замерзнуть. Раздавались лишь скрип колес по крупной гальке да позвякивание копий в чехле. Время от времени по колонне прокатывалось предупреждение: «Берегись, яма!»
