– Я думаю не только о себе. Это будет замечательно и для Олвен.
– Да, действительно, я надеюсь.
– Девочке нужен отец – нечто вроде аршина, которым она всю жизнь будет мерить мужчин.
– Я понимаю.
– А что до меня, это значит, что мне можно будет не разрываться больше между карьерой и материнством; я смогу заняться настоящей литературной работой и искать лучшее в своей душе.
– Я уверен, что у тебя получится.
– Потому что я, если честно, думаю, что я слишком хороша для газетной поденщины. Мне кажется, у меня есть что сказать – настоящее. Если только я начну всерьез над этим работать. А теперь у меня появилась именно такая возможность.
– Очень надеюсь.
– У меня вдруг появилось множество возможностей. Например, путешествовать. Как поется в «Кандиде»[107]: «Мы будем жить в Париже, когда не будем в Риме». Дядя Джон! Правда же, это просто здорово?
– Да, замечательные перспективы.
– И конечно, я всегда хотела быть поближе к власти. А Генри – сама влиятельность. Газетно-телевизионный магнат того же разряда, что Томсон, Мердок и Блэк.
– О да. Впрочем, я, конечно, с ним не знаком. Я полагаю, он очень хороший человек?
– Не то слово. Он очарователен. А какое у него чувство юмора!
– Магнат с чувством юмора. Действительно необычно. А как он относится к Олвен?
– Он ее обожает. Говорит, что ждет не дождется дня, когда сможет подарить ей первую машину. А пока что ограничился громадным плюшевым медведем. Невиданных размеров. Его доставили курьерской службой из FAO Schwarz в Нью-Йорке. Я вас обязательно познакомлю. С ним весело.
– Жду с нетерпением.
– Он про тебя все знает.
– Неужели?
– Не могла же я сблизиться с ним и не рассказать ему про своего лучшего друга.
– Спасибо, Эсме. Мне очень приятно это слышать.
– Он хочет, чтобы я много писала про тебя в моей серии статей про «Дом пастора». Чародей. И старый сердцеед.
– Эсме, я тебя умоляю.
– Да-да! Я должна тебе сказать. Будь ты, скажем, на двадцать пять лет моложе, я бы точно положила на тебя глаз.
– Жалко, что я не могу стать на двадцать пять лет моложе.
– Но я знаю, мне пришлось бы потрудиться. Ты бы не влюбился в кого попало.
– Эсме, ты всегда была особенной девушкой.
– Спасибо. Это из-за Гила. А ты не знаешь…
– Что я не знаю?
– Я, наверно, скажу чушь, но иногда я гадаю – что на самом деле случилось с Гилом. Ты знаешь, его смерть была ужасной, нелепой случайностью. Совершенно неожиданной.
– Ананке. Судьба. У нее свои планы на всех нас.
– Думаешь? Я не знаю, что об этом думать. Конечно, я нерелигиозна. В смысле, в церковь не хожу. Но время от времени мне кажется, должно быть что-то…
– Я думаю, ты на верном пути. Может быть, после свадьбы ты сможешь пойти в этом направлении.
– Не сразу. Генри говорит, что это все ерунда на постном масле. Он говорит, что верит только в одно – в самого себя. Замечательно, правда?
– Завидная уверенность, во всяком случае.
– Но для женщин это по-другому. По крайней мере мне так кажется. Для женщин и для истинно мудрых мужчин. Таких, как ты.
– О, Эсме, я не гожусь в мудрецы.
– Это часть настоящей мудрости. Но другие считают тебя мудрецом. Чародеем. Ты знаешь, что тебя так прозвали?
– Это ерунда, конечно.
– Ничуточки. Но мне так никто и не объяснил, что это значит. Под этим подразумевается что-то особенное, правда?
– Это шутка, ее придумала мисс Тодхантер.
– О, одна из Дам! Это высокая, верно? Вроде Валькирии с чувством юмора?
– Да. А мисс Рейвен-Харт…
– Да. Она была галстуком.
