К ним присоединились все те, кого вывели из себя грабежи римских проконсулов, посланных на Восток.
Это были киликийцы, сирийцы, киприоты, памфилийцы.
Рим, занятый войнами между Марием и Суллой, оставил море без охраны, и пираты завладели им.
Однако они не ограничивались нападениями на лодки, галеры и даже крупные суда; «они опустошали, — говорит Плутарх, — целые острова и прибрежные города».[6]
Вскоре к этой шайке авантюристов и людей без имени присоединились те, кто подвергся проскрипциям Суллы, аристократы и всадники.
Подобно тому как слово «бандит» пришло к нам от итальянского «bandito», пиратство в конечном счете сделалось ответным действием Востока против Запада, своего рода промыслом, если и не почетным, то, по крайне мере, красочным и поэтичным, способным снабдить Байронов и Шарлей Нодье того времени типажами вроде Конрада и Жана Сбогара.
У пиратов были арсеналы, якорные стоянки, дозорные башни, великолепно укрепленные крепости; они обменивались с земли на море и с моря на землю понятными только им условными сигналами, передавая их на значительные расстояния.
Их флот изобиловал прекрасными гребцами, превосходными кормчими, опытными матросами; их суда были построены под их надзором лучшими кораблестроителями Греции и Сицилии.
Некоторые из их судов ошеломляли своим великолепием: у кораблей, на которых находились их главари, корма была вызолочена, а внутренние помещения блистали пурпурными коврами; они пенили море веслами, оправленными в серебро; короче, они кичились своим разбоем.
По вечерам до прибрежных городов доносилась музыка, соперничавшая с песней и мелодией сирен, и люди видели, как вдали движется плавучий дворец, иллюминированный, словно город в праздничный день.
Это пираты давали концерт и бал.
Нередко на другой день город отвечал на вчерашние песни криками отчаяния, и благовонный праздник сменялся кровавым разгулом.
Таких кораблей, бороздивших внутренние моря от Гадеса до Тира и от Александрии до Лесбосского пролива, насчитывалось более тысячи.
Более четырехсот городов были захвачены и принуждены заплатить выкуп.
Даже храмы, прежде неприкосновенные, были захвачены, осквернены, ограблены: святилища Клароса, Дидимы, Самофракии, храм Деметры в Гермионе, храм Асклепия в Эпидавре, храм Геры на Самосе, храмы Аполлона на мысе Актион и на Левкаде, храмы Посейдона на Истме, на мысе Тенар и на Калаврии.
Взамен этого разбойники приносили жертвы своим богам и справляли свои тайные мистерии, в том числе те, что были посвящены Митре и стали известны благодаря им.
Нередко они высаживались на берег и становились грабителями с большой дороги, орудуя на торговых путях и разоряя загородные имения, расположенные неподалеку от моря.
Однажды они похитили двух преторов, облаченных в пурпурные тоги, и увели их с собой, заодно с их свитой и ликторами, несшими впереди них фасции.
В другой раз похищена была дочь магистрата Антония, удостоенного триумфа, и отцу пришлось заплатить за нее огромный выкуп.
Бывало, что пленник, забывая, в чьи руки он попал, кричал, чтобы внушить им почтение:
— Берегитесь! Я римский гражданин!
В ответ они тотчас восклицали:
— Римский гражданин?! Да почему же вы сразу этого не сказали, господин? Живо! Верните римскому гражданину его платье, его башмаки и его тогу, чтобы никто еще раз не ошибся на его счет.
Затем, когда он был снова одет и обут, корабль ложился в дрейф, к борту цепляли сходни, конец которых уходил в воду, и говорили надменному пленнику:
— Пожалуйте, римский гражданин, путь свободен, возвращайтесь в Рим!
И, если он не спускался в море добровольно, его сбрасывали туда силой.
Вот каковы были люди, в руки которых попал Цезарь.
Вначале они потребовали с него выкуп в двадцать талантов.
— Полноте! — промолвил Цезарь, насмехаясь над ними. — Похоже, вы не знаете, кого захватили в плен; выкуп в двадцать талантов за Цезаря! Цезарь даст вам пятьдесят. Но берегитесь! Освободившись, Цезарь тотчас всех вас распнет на кресте.
Пятьдесят талантов — это что-то около двухсот пятидесяти тысяч франков.
Смеясь, бандиты согласились на сделку.
Цезарь немедленно отправил всю свою свиту за этой суммой, оставив при себе лишь врача и двух слуг.
