— Все очень просто, коллеги. Ему надо немедленно сделать упражнение «мостик».
Врачи были ошарашены. Какой еще «мостик», когда человек еле жив и ему все хуже?! Главврачиха считалась специалистом по варикозу, который лечила весьма своеобразно, сурово приказывая своим больным:
— Ноги вверх! И только вверх! Запомните! Больные запоминали.
Совсем сдурела наша главная, подумал Игорь. Вот что значит оторваться от практики, растить двоих детей и без конца лечить геморрой. Да еще носить зеленые клетчатые юбки с красными полосатыми блузками.
Но Октябрина молча подошла к несчастному и сама своей довольно крепкой ручкой резко согнула назад в этот самый «мостик». Выпрямила. И что же? Через минуту все утихло. Отпустило.
Врачи обескураженно переглядывались. А главная невозмутимо объяснила:
— У него ребро сместилось, коллеги, а потом встало на место, но только с другой стороны, защемив сердце. Потому рентген и не показывал. А я ему «мостик» сделала — ребро освободилось и встало как надо. И все пришло в норму. Молодые кадры…
В дверь сунулась нянечка:
— У вас тут швабры нет?
Октябрина Павловна дерзко и безмятежно взмахнула своей могучей растрепанной перманентной шевелюрой и отозвалась совершенно спокойно и бодро:
— Швабры, Татьяна Ивановна, у нас нет, к сожалению. Если только я сойду вместо нее.
Вышла в коридор и неторопливо двинулась дальше по зданию больницы. Ходила главврачиха всегда немного косолапо, носками внутрь. Зато никогда не забрызгивала колготок и горделиво демонстрировала дождливыми утрами всем желающим свои безупречно чистые икры и лодыжки.
Игорь вспомнил свой тяжкий день, с трудом подавил смех, одновременно покраснел и от стыда и смущения выпалил довольно резко и даже грубовато, давясь отменно вкусной половиной бутерброда:
— Феликс Матвеевич! Хватит вам держать меня на аппендиксах! Я хочу оперировать по-настоящему!
Долинский вздохнул, кинул косой вожделенный взгляд на свою часть бутерброда и, отбросив всякие приличия, вновь занялся им с откровенным наслаждением.
Лазарев исходил бешенством и задыхался от несправедливости.
— Я оперировать хочу! — заорал он.
— Комплекс переполноценности, — неласково поставил диагноз Долинский. — И у тебя тоже, как у твоего дружка. Чего ты так орешь, голубчик? Постарайся держать себя в руках, хирург! У меня дочка долго это слово писала со второй буквой «е»… Завтра в восемь приходи. У меня плановая операция. Пока присмотримся… Ты — к моей работе, а я — к тебе. Там видно будет…
Так Игорь начал учиться великому делу — работать за операционным столом.
Утром Ситников приехал в город.
— Ты чего такой мрачный? — спросила жена, позевывая и запахивая длинный темный халат.
Дмитрий мрачно покосился на нее.
По его мнению, Вера умудрилась всю жизнь провести по касательной, вскользь, едва-едва касаясь любых жизненных проблем и сложностей. Она обладала поверхностным вниманием, не отличалась любознательностью, глубиной и широтой мышления, не привыкла и не умела задумываться надолго и всерьез, анализировать, обобщать, сравнивать… Вера очень редко смотрела телевизор, не читала газет, не интересовалась новостями…
— Самое важное мне все равно кто-нибудь расскажет, — равнодушно заявляла она.
И была права.
Она даже учиться не захотела и после замужества, родив дочку, сразу бросила свою работу.
А медсестры, часто думал Ситников, почти всегда очень удачно выходят замуж, поскольку у них колоссальный выбор. Больных мужиков они видят каждый день великое множество — от слесарей до физиков-атомщиков. На любой вкус. Выбирай — не хочу! Вот они и выбирают.
Правда, когда Дмитрий познакомился с Верой, она уже почему-то бросила свою клинику, где проработала несколько лет, и перешла — по большому блату — в поликлинику Минобороны.
Знакомство их было неожиданным и знаковым.
Ситников в то время, после окончания военного училища, служил под Москвой. Рано утром его вызвал генерал. Дмитрий вошел и вытянулся в струнку, ладонью под козырек.
Что это с утра от него понадобилось?… Ситников не ждал от жизни, подозрительной и смутной, ничего хорошего и относился к ней с глубоким предубеждением.
