О черт, накаркала!
Диктор сурово зачитывал какие-то цифры, а телевизор показывал, как я подошла к пареньку, как к старому знакомому, что-то сказала ему, на что тот кивнул и пошел в сторону толпящихся на заднем плане казахов.
Не хватало, чтобы еще и Казбека показали рядом со мной. Уж он-то милиции города Петропавловска, я думаю, хорошо известен.
Рынок с экрана исчез, и я опять получила удовольствие созерцать скудно оформленную студию провинциального городского телевидения и комсомольское лицо диктора.
Диктор говорил еще что-то, поражающее своей пессимистичностью, о наркотиках и наркоманах и исчез наконец с экрана.
Появился лукавый казахский старик в полосатом халате, забренчал на разрисованной домбре и заблеял.
Вот, акынов мне только и не хватало.
Я выключила телевизор.
Ну, надо же!.. Такого со мной еще не было! Ничего себе секретный агент. Да таких агентов, которых по телевизору показывают во время выполнения ими задания, не то что на пушечный выстрел к разведработе нельзя подпускать, но и вообще — из этой же самой пушки расстреливать надо к чертовой бабушке.
Как же это я камеры не заметила. Наверное, скрытой камерой снимали, а то бы наркоторговцы все по углам разбежались.
И разведчики, кстати, тоже.
Я схватилась за голову.
Это безобразие ведь и Виктор Федорович Зайберт видел! Уж точно видел — городок-то маленький, а он в СМИ работает, я ему глаза порядочно намозолила.
Хотя…
Может быть, и не видел. Меня-то больше со спины показывали. Я один раз только боком к камере этой проклятой повернулась. И весь сюжет, на протяжении которого я мелькала на экране, меньше полминуты длился.
А может, и видел. Журналисты тоже своего рода разведчики и секретные агенты — глаз у них острый, они всегда норовят увидеть побольше.
Ну, а если Зайберт все-таки заметил мой блистательный теледебют, я всегда могу отмазаться. Скажу, мол, журналистское расследование проводила.
Должна же я все-таки показать миру город Петропавловск не только таким, каким он описан в проспектах для приезжих, но и каков он есть на самом деле.
Да, да, так и скажу Зайберту.
Я немного успокоилась, но тут снова схватилась за голову. Боже мой! Гром ведь мог этот сюжет видеть.
Теоретически это, конечно, маловероятно — эта передача местного телевидения, а Гром, насколько я понимаю, находится сейчас далеко отсюда.
А практически — вполне может быть. В распоряжении Грома такая техника, что поймать волну, на которой транслируется Петропавловское местное телевидение, — проще простого. А следить за ходом событий, используя при этом источник официальных сообщений, — тоже ему не повредит.
Так что…
Глупо, боже мой, как глупо…
Эта дурацкая журналистская придумка насчет скрытой камеры может мне очень навредить, очень.
Но тогда, в тот вечер, я себе и представить даже не могла, как здорово поможет мне этот сюжет, прокрученный по местному телевидению.
* * *
Мне хотелось принять душ, но я решила дождаться сеанса связи с Громом — не лезть же мне с передатчиком под воду.
И снимать его тоже — не нужно.
Я прошлась по комнатам. Ой-ой-ой, как все нехорошо, как некрасиво все вышло.
С тех пор как я выключила телевизор, часы на стене оттикали уже десять минут, так что понемногу я начала успокаиваться, но внезапно завибрировавший радиоприемник на моем боку все-таки заставил меня вздрогнуть.
Я нацепила наушники и, сняв с пояса приемник, поднесла микрофончик к губам.
Подождала, пока в наушниках не раздалось громкое:
— Багира!
— Слышу хорошо, — быстро откликнулась я, и под ложечкой у меня нехорошо заныло, — это был голос Грома, а не оператора.
Вдруг Гром вызывает меня на связь для того, чтобы отругать за то, что появилась в телевизоре. Да ладно отругать, он вполне может и вовсе снять меня с задания! Конечно, может.
А я такого позора не переживу.
— Как успехи, Багира? — поинтересовался Гром.
— Вышла вроде бы на тех самых людей, которые нам нужны, — бодро сообщила я.
— Опиши-ка, — попросил Гром.
Как смогла, я описала Кирилла и Валерика.
— По описанию подходят, — удовлетворенно ответил Гром.
Я вздохнула с облегчением. Значит, Андрей Леонидович не видел моего появления на экране.
