— Славно начинается утро, — бормотал Блейзе. — Просто чудно… Да не суйте вы мне под нос свою гадость!
— Умоляю! — выкрикивал умалишенный. — Только посмотрите! Вы лучший специалист, я знаю! Пожалуйста!
В конце концов его оттащили в сторону. Лаборант, хмурясь, принялся звонить в милицию, а Блейзе наконец прошел через турникет и направился к лестнице, на ходу раздраженно срывая пальто, все в мокрых пятнах от снега.
— Профессор! — закричал псих ему вслед, вырываясь из лап вахтера с неожиданной силой. — А вдруг он не погиб! Любые деньги!.. Все, что хотите!
Блейзе решительно завернул за угол.
— Не погиб… — повторил псих, и вдруг заплакал.
От растерянности вахтер выпустил его.
Псих никуда не побежал. Он стоял, покачиваясь, закрыв глаза, и по лицу его текли слезы.
Из-за угла той же решительной походкой вышел Блейзе.
— Черт вы вас побрал! — хмуро сказал он. — Показывайте ваш цереус.
Дома Арцыбашев развернул стерильную марлю, натолок активированного угля и натянул хирургические перчатки. Он был очень бледен. Язва время от времени пыталась поднять змеиную голову. Подожди, просил ее Арцыбашев. Дай мне немного времени, а потом делай что хочешь.
«Цереус ваш сгнил к чертовой матери. Его каждый день поливали. И что вы от меня теперь хотите? Чуда?»
Арцыбашев вытащил купленный в аптеке скальпель и начал срезать гниль с кактуса. Он очищал его очень медленно, двигаясь наощупь в гнили и слизи, перемешанной с землей.
«Никаких гарантий, что это поможет! Я вам не господь бог!»
Возле основания цефалоцереуса Арцыбашев обнаружил твердую пластинку толщиной не больше двух сантиметров.
«Купите уже новый кактус и забудьте об этом!».
Арцыбашев очистил твердую ткань и тщательно промыл под водой.
«Матвеев, выдай человеку пакет с песком! Ты же видишь, он не успокоится».
Арцыбашев присыпал один срез истолченным углем. Положил на стерильную марлю. Ошметок кактуса выглядел абсолютно нежизнеспособным. Просто зеленый кружок размером с подушечку его пальца.
«Проветриваемое помещение, без сквозняков, комнатная температура… — четыре раза повторил про себя Арцыбашев. — Не забыть припудрить корнеобразователем».
Он очень острожно высыпал в миску порошок, который вручил ему Блейзе, и принялся за работу.
Час спустя Арцыбашев бессильно опустился на стул и отодвинул уже ненужный уголь. Во рту пересохло. Перед глазами мельтешили мошки, время от времени слипаясь в сплошную серую пелену.
— Теперь можно, — сказал Арцыбашев язве и скрутился в узел от жгучей боли.
* * *
Весна выдалась ранняя и сухая. Снег не таял, а сползал, как съежившаяся змеиная шкура. Трава перла из-под него дурниной, словно боясь не успеть прожить лето.
Алексей Николаевич возвращался домой с очередного собеседования. Место ему понравилось, и сотрудники показались молодыми и веселыми. По-хорошему веселыми, не как те, прежние.
В продуктовом он купил диетическую курицу и медленно побрел к дому. На скамейке у подъезда горбились две старухи. Одну из них Арцыбашев изредка встречал в компании толстой девочки с диатезными щеками, очевидно, внучки. Вторая, вся в складках кожи, как престарелая игуана, по слухам, держала у себя дома дюжину подобранных кошек. За ней всегда тянулся шлейф аромата кошачьей мочи.
Обе сухо кивнули Арцыбашеву.
«Мой портрет лет через двадцать, — думал он, идя мимо игуаны. — Если доживу».
За прошедшее время Алексей Николаевич не то чтобы привык, что больше ему не с кем разговаривать — привыкнуть к этому было невозможно. Но он смирился, как слепец мирится с вечной тьмой.
«Запасной путь, главный… — отстранено думал Алексей Николаевич. — Никакой я не поезд. Может, я — рельсы. Или трава, пробивающаяся между ними».
Он вспомнил, как в детстве жил от лета до лета. Все, что в промежутке, нужно было просто перетерпеть.
«Скорее бы май».
С того дня, как Арцыбашев вышел из больницы, он не прикасался к ошметку, оставшемуся от кактуса. Тот так и лежал на шкафу в блюдце, полном сухого чистого песка. Блейзе предупредил: если через месяц не будет никаких изменений, значит, ничего не получилось.
Вышло, как предсказывал профессор. Но выкинуть останки у Арцыбашева не поднималась рука.
