В общем, надеяться не на кого, не последнего же своего Ваньку посылать! А его, этого летчика списанного, его и верно – Иваном Кондратьевичем зовут. Он кстати вызывался этого снайпера подбить – самолично, но Колька и вправду подумал, что лучше самому с винтовочкой в траншею, чем кубики в петлицах из-за кого-то там потерять.
Охоту на этого немца Колька устроил по всем правилам: назначил приманщиков, трех солдат посадил в разные места в траншеях, чтобы они на палках чучела высовывали – ватник солдатский, а сверху каска. В прицел особо и не разберешь, человек это или нет. Особенно за дымом, да когда все время мины с обеих сторон летят. И с ребятами из минометной роты договорился, что как только он этого гада засечет – чтоб огнем поддержали. Взял Колька бинокль цейсовский – трофейный, что еще в Омске на курсах у одного капитана за литр спирта выменял, винтовку "токаревскую" с прицелом, и полез на самый передок, в ту траншею, где теперь никого – ни наших – ни немцев, потому как она простреливается отовсюду. Только оттуда – с самого передка и можно было засечь выстрел снайпера.
Перед тем как лезть, намазал рожу сажей, как на курсах учили, да плащ-накидку тоже изрядно в саже с солидолом повалял. А на перекрытия бывшего сборочного цеха, на то, что осталось от этих перекрытий, послал штатного ротного снайпера – ефрейтора Аничкина. Сказал ему и показал, куда сам полезет, и наказал, следить за немцем, и если фрица засечет – то прикрывать огнем…
Вообще, тут говорили, что у немцев все снайперы не из солдат и фельдфебелей или унтеров, а из самых натуральных офицеров! Правда, что ли? Небось врут.
Лезть в переднюю траншею днем – не было никакой реальной возможности. Вся местность прекрасно просматривалась с немецкой стороны, и стоило нашим произвести какое – либо движение, как фриц сразу начинал бросать мины из маленьких тридцати семи миллиметровых минометов, что у них были в каждом взводе, а то и начинали бить из реактивных "ванюш", а это – не приведи Господи! Поэтому, чтобы днем оказаться в траншее, лезть туда надо было еще ночью, до рассвета.
Покурив, да сунув в карманы несколько кусков сахара, чтоб там на передке жрать не хотелось – полез… Полез, пополз, где перекатываясь, где на карачках, а где и на брюхе – по пластунски. Минут двадцать полз. Ничего немцы не заметили. Так только, для порядка пару раз из пулемета на дурака трассерами пальнули, и все.
Приполз Колька в траншею, плюхнулся на дно, и лежит – отдыхает.
Вдруг, шум спереди. Вроде как ползет кто, дышит так тяжело – тяжело. Колька пистолет из кармана достал и большим пальцем взвел курок. Патрон-то давно в стволе! Ждет, затаился. Вдруг. Перед самой траншеей перешептывание, да вроде по-русски…
Их там двое или трое ползет – не видать. Колька шепчет, – кто идет? А оттуда, – не дрейфь, паря, свои, языка тащим! И вваливаются в траншею четверо.
Лиц не видать – темень египетская! Когда отдышались, спрашивают, – ты кто? Мы когда к немцу утром ползли, тебя тут не было. А Колька и отвечает, я мол – снайпера выслеживаю, рассвета здесь жду. А они – трое разведчиков, кроме немца связанного – они оказываются из соседнего штрафного. "За орденами" на немецкий передок лазали. Им начальство обещало, кто языка притащит, тому амнистию…
Посидели разведчики три минуты, и полезли дальше. Сперва двое, которые немца за ремни тащили через бруствер перевалились, а третий – ихний командир, что все молчал, тот задержался… И когда те, с немцем на буксире вроде как отползли, вдруг достал из сапога финку, острейшую как золингеновская бритва – воровскую самоделку из разогнутого шведского подшипника, и полоснул Кольке по горлу.
– Одинцов! – это было последнее, что мелькнуло в Колькином угасающем сознании.
