Поздним вечером, по окончании спектакля покинув театр, Стокер не пошел сразу к себе домой, в Чейн-уок, в район Челси, а направился прямиком в Сент-Мартин-лейн, где в укромном уголке, неполадку от Лестер-сквер, находился неприметный и мало кому известный паб. Посещали его в основном бывшие спортсмены. Заплатив швейцару за вход шесть пенсов и получив жетон, который мог обменять на грог или пиво, не намереваясь, правда, брать ни то, ни другое, ирландец ступил внутрь и поднялся по лестнице в верхний зал.
За стойкой сидел здоровяк с перебитым носом и болтал со своими приятелями, мощными, с бычьими шеями типами, явно бывшими боксерами. В ранние вечерние часы, когда залы заполнялись народом, кое-кто из них стаскивали с себя рубашки и проводили спарринги, после чего обходили зал, а затем снова возвращались к стойке. На стенах висели портреты давно ушедших в мир иной знаменитых боксеров: слоноподобного Билли Нита, «ланкаширского чемпиона» Боба Грегсона, бьющихся на ринге Джека Рэндалла и Неда Тернера. Рядом красовалась гравюра, изображавшая владельца паба, молодого, со свирепым лицом и наглым взглядом. В нескольких футах от нее восседал его современный, насквозь пропитанный джином образ с физиономией еще более злющей.
В подобной компании Том Сэйерс, скромно сидевший в одиночестве за одним из дальних столов, оставался незаметным. В сущности, его мало кто знал из-за краткости боксерской карьеры. Нос у него был прямой, шрамов на лбу не было, и уши не походили на лепешки.
Заметив входящего в зал мужчину, еще не узнав Стокера, Сэйерс резко вскинул голову. По одному его виду Стокер догадался, что у экс-боксера уже заготовлен план побега через запасной выход и он ежесекундно готов вступить в бой, дабы пробить себе дорогу к нему. На столе перед Сэйерсом лежало несколько листков бумаги — он составлял очередное письмо Луизе. Початая бутылка и грязный стакан стояли недалеко от скользившей по листку руки. Лицо Сэйерса горело. Он окинул Стокера туманным взглядом.
— Том, — печально произнес ирландец, ткнув пальцем в сторону бутылки, — что вы делаете? Зачем? Алкоголь вам не поможет.
— Я знаю, Брэм, знаю, — ответил Сэйерс. — Я выпил не много, просто чтобы успокоиться.
Стокер все понимал. Джином Сэйерс заглушал боль. Алкоголь часто оказывался единственным утешением для тех, кто не имел ничего, в том числе и иного утешения.
Стокер пододвинул к столу еще один стул.
— Мои письма не доходят до нее, — сказал Сэйерс. — Я отправляю их с мальчишкой-посыльным, но Уитлок все перехватывает.
— На сегодняшний вечер он снял Египетский зал, — сообщил Стокер, выкладывая на стол пригласительную открытку.
Сэйерс прищурился, в пламени свечи посмотрел на нее.
— Мне известен план здания, — продолжал Стокер. — В нем Маскелайн дает свои магические представления. За кулисы пробраться очень сложно.
Сэйерс не понимал, о чем говорит Брэм, просто не знал, что большинство иллюзионистов тщательно готовятся к своим выступлениям. Иногда переделывают сцену, устанавливают в подвалах механизмы, но главное — нанимают плотников, и те огораживают высокой стеной часть кулис и сцены, в результате превращая их в глухие, недоступные для посторонних помещения. Делалось это с единственной целью — сохранить от чужих глаз свои профессиональные секреты.
— Кто такие эти свободные и благоразумные джентльмены? — не отрывая взгляда от открытки, поинтересовался Сэйерс.
— Отпрыски знатных семейств, промотавшие свои состояния. Им он и демонстрирует Луизу во время своих выездов в полусвет.
— Понятно, — кивнул Сэйерс. — Стало быть, я абсолютно прав — он ищет себе нового Каспара. И нужен не беспутный глупец — такому грош цена в базарный день, он не годится для его целей, — требуется образованный аристократ, новый Калигула, который враз догадается, какой перед ним стоит выбор, и не подведет Уитлока. А наградой за согласие станет Луиза. Так что же делать, Брэм?
Стокер кивнул в сторону недопитой бутылки с джином.
— Делать? С такой головой, как у вас сейчас? Ничего. Знаете, Сэйерс, вы нравились мне больше, когда могли позволить себе полкровати в дешевой гостинице.
