Скрывать правду было бессмысленно. Люди всё всегда знают. Особенно о тех, кто на виду.
– Злые мысли не миновали меня, – признал Ознобиша. – Я шёл в книжницу, подумывая спалить её, но вначале решил найти книгу, сгубившую брата. Так я напал на песню про царевну Жаворонок и воина Сварда…
Люторад почему-то вскинулся, будто при нём крамольную «Умилку» взялись хвалить. Странно. В Чёрной Пятери песня о подвиге Сварда не считалась запретной.
– …и открыл в старинных писаниях свет, силу и красоту, – внимательно наблюдая за жрецом, договорил Ознобиша.
Дудка вновь произвела грешный звук. Несчастный Галуха, как стреноженный, всё силился сыграть песню чисто с начала до конца. И… не мог пройти заговорённого места. Знатные гости уже ждали ошибки, смеялись, весело хвалили гудилу.
– Святые слова ты молвишь, брат по вере, – собравшись с мыслями, вновь начал жрец. – Твой путь к свету Матери начался утратой и гневом, но ты вышел из мрака. Увы, соблазны скоропреходящего дня слишком многих отвращают от духовного блага. Простецы никак не поймут, что длят наказание себе и другим. Верно, ты согласишься со мной, что долг сильных этой земли – всемерно приближать возвращение солнца?
– Счастье и благоденствие подданных есть смысл царства, – сказал Ознобиша. – Так заповедал ещё славный Эрелис, первый этого имени и предок моего государя.
– Люди связывают немало надежд с именем Эрелиса Пятого, восприемника былого величия. А дети Владычицы видят в тебе брата, который их не оставит.
Ознобише сжала сердце тоска. Почти как в разговоре с Галухой возле бутырки. Вот они, тягостные испытания райцы!
– Без сомнения, мораничи обретут у ступеней трона милость и справедливость, достойную славных государей былого… – Ознобиша знал: его дальнейшие слова жрецу опять не понравятся, но сказал всё равно: – Как и верные иных Богов, правящих Андархайной.
– Такое рвение к вере тебе преподали в котле? – помолчав, спросил Люторад.
– Мне преподали служение истине и верность господину. Советник пребывает вне племени, где родилось тело, вне веры, воспитавшей дух. Праведные цари признаю́т множество поклонений. Так ведётся ещё с древних войн, когда союзные народы молились врозь, а в битву шли вместе.
Люторад ответил с безупречной любезностью, не выдав разочарования:
– Быть может, правление в Шегардае наведёт третьего сына на благотворные размышления. Тем более что нынешний предстоятель воистину свят.
Царевич Гайдияр опрокинул последний кубок и встал. Поправил налатник. Стёр улыбку, вновь становясь суровым Площадником. В чертоге сразу стихли все голоса.
– Веселись, великий брат, а меня дело ждёт.
Эрелис учтиво ответил:
– Удачи тебе, славный брат, отважный хранитель спокойствия.
Гайдияр попрощался малым обычаем, коснувшись рукой ковра. Провожаемый поклонами знати, миновал растоптанного Галуху, не посмотрев. Когда закрылась дверь, тот медленно опустил дудку. Дрожащие пальцы, пустой взгляд. Ознобиша много раз видел страх, но не такой. Это была уже-не-жизнь утки, которой хозяин завёл крыло за крыло и поднял тяжёлый косарь. «А я ему помочь думал…»
– Отдохни, добрый гудила, – сказал Эрелис. – Освежись угощением и питьём.
Галуха попытался сесть. Залубеневшие колени сперва не хотели сгибаться, потом подломились. В палате возобновились разговоры и смех. Ознобиша повернулся к Лютораду:
– Да пошлёт Владычица доброму старцу ради нас ещё много земных лет. Мы надеемся, благословивший первый крик государя благословит и его рождение как правителя.
– Истинные слова. Многие оставили предубеждения, встретившись со святым.
«Благой дедушка всегда стоял за обиженных, не спрашивая о вере…» Ознобиша сотворил знак Правосудной:
– Кому судить о святости, как не тебе, достойный сын Краснопева! В Чёрной Пятери, уходя на орудье, ищут правду духа в молельне во имя твоего отца. И тебе прочат высокое место под рукою Владычицы.
Они поклонились один другому. Лютораду улыбалась гостеприимная Коршаковна. Молодой жрец вернулся к ней и к Эрелису.
– Люди говорят, шегардайский храм славен хвалами, – припомнил царевич. – Не доведётся ли нам услышать песнь веры из тех, что любезны благому предстоятелю?
