Ян поднял руки к небу. Дивара взяла его за руку и повела к двери.
— А ваша мать? — спросил Ротгер сурово. — Кто отдаст ей последний долг на земле?
Ян вздрогнул, но быстро овладел собой и ответил:
— Кто похоронил Моисея на горе, при грохоте грома и блеске молний?
Гелькюпер между тем громко воскликнул:
— Горожане из Мюнстера! Они идут сюда… Смотрите! Они идут толпами, точно процессия, с оружием, знаменами и посохами. Они поют псалмы. И цесфельдцы с ними… Гром и молния! Ваш отец, Ротгер, впереди всех, рука об руку с каким-то странным человеком… О, да! Ведь тут можно умереть со смеху!
— Отец! Наконец-то я нахожу вас после долгой разлуки! — восклицал Ротгер, бросаясь на грудь старого золотых дел мастера из Верендорпа. Но тот оттолкнул его со словами:
— День этот принадлежит Господу. Мирские дела потом. Прежде обратимся к благочестивым людям, к этим странникам — предтечам тысячелетнего царства.
Ротгер с изумлением отошел. Спутник Дузенштуера, странный человек в необычайно желтой одежде, с суровым, окаменелым лицом, указал на Яна, который охотно спрятался бы от него, и произнес нараспев:
— Вот он — избранник Отца Небесного!
— Аллилуйя!.. — запели мюнстерцы и цесфальдцы. — Мы недаром оставили дома свои и не напрасно раскинули сети!
— В чем дело? Чего вы ищете? — спрашивал Маттисен строго и торжественно.
Ротгер и Ринальд не могли объяснить себе присутствия Петра Блуста в этой толпе.
Петер Блуст между тем склонился перед Маттисеном и сказал, растягивая слова:
— Как сказано, должно совершиться паломничество, но не в Рим и не ко Святому Гробу Старого Иерусалима, а к яслям Нового Сиона. Идут верующие из Гельдерна, Брабанта, Тюрингена и Дании… Эти ясли язычники зовут Мюнстером. И я также был в числе тех странников и сидел на берегу Вифезды[36].
— И ангел Господен возмутил воду, — ревностно прервал его Дузентшуер. — Тогда язычники были побеждены, и отныне царствие Христово и истинное крещение будут возвещаемы без помехи!
— И апостол Роттман, благословленный Господом, — продолжал Блуст, — говорил вчера с кафедры: «Пусть выйдут верующие из всех городских ворот и очистят дороги от епископских слуг; в знамении Союза встретят они пророков Илью и Еноха; и они последуют, за ними и будут проповедовать в Мюнстере, и возродят народ к новой вере».
— И мы прогнали епископских слуг, — кричали в толпе, — и дошли до Цесфельда, и Божий человек Дузентшуер пошел с нами навстречу пророкам.
— Илья и Энох! — воскликнул вдруг золотых дел мастер и упал к ногам пророков.
Блуст, в свою очередь, склонился перед Яном, который не верил глазам и ушам своим. Толпа, потрясая оружием и посохами, тоже восклицала:
— Илья и Энох, восставшие от смерти пророки и апостолы.
Бокельсон спросил Блуста:
— Скажи, брат мой, что ты замышляешь против меня? Вспомни последний наш разговор и скажи, могу ли я верить твоей дружбе?
На это Блуст, не глядя на него, ответил:
— Не судите да не судимы будете. Разве я могу знать; вправе ли я был упрекать тебя? Быть может, ангел Господен говорил тогда твоими устами для того, чтобы испытать меня. Или, может быть, и то, что дьявол тогда овладел языком твоим против твоей воли, чтобы завлечь меня в свои сети и обнаружить мое малодушие. Не слишком ли коротко время нашей жизни, и должно ли терять его в пререканиях? Ты — светоч на земле, я только искра, а малое должно покоряться великому. Если ты погрешил в чем в жизни, ты искупишь это многократно, когда водворишь в Мюнстере новое царство Израиля и просветишь народ. Там средоточие мира, села[37].
— Чего вы кричите — Илья и Энох! — с жаром воскликнул Ринальд, ставший открытым приверженцем голландских крестителей. — Этот зовется Иоанном, и он есть Креститель, предтеча Господа!..
— И меня тоже зовут Иоанном, — сказал Маттисен косо взглянув на Ринальда.
Но граждане ответили:
— У нас существует предание, что в тяжелые времена придут Илья и Энох и уничтожат зло и притеснения, и мы будем так называть вас, потому что на вас указал Роттман как на пророков, пришедших спасти нас.
— В Мюнстер! В Мюнстер! — восклицала фанатичная толпа.
Ян и Маттисен обменялись значительными взглядами. Но пекарь шепнул, ему:
