— Свет и свобода! — ответил им Ринальд и ворвался в толпу.
— Да, да, так, так! — вторили монашенки. — Вы из наших, ступайте за нами, мы вам укажем путь.
Взявшись за руки и приплясывая, они пустились в дальнейший путь.
— Христос! Христос! — возглашали из окон противники анабаптистов свой боевой клич. — И стрелы свистели во мраке ночи.
— На площадь, на площадь! — настаивали спутники Яна и Маттисена.
Многочисленные факелы и смоляные бочки разливали по площади целое море огня. Среди мечущейся толпы расположились вооруженные люди. Пушки, ядра, кучи оружия загромоздили широкую улицу. Под аркой большого дома стояла красавица Гилла, в беспорядочном одеянии, с распущенными волосами, с возбужденным лицом, и говорила народу с необычайным воодушевлением:
— Упорствующий в своем безбожии будет наказан мечом за то, что не покаялся в духе. Кто дерзнет предстать перед Отцом, не имея на челе своем знака истинного крещения? Креститесь вторично, дайте смыть с себя клеймо богохульственного первого крещения. Кайтесь, спешите! — Через три дня — конец миру, и горе вам тогда! Разве вы не видите на небе вооруженного всадника, с обнаженным мечом в руке! Горе, горе вам, сынам и дщерям Мюнстера!..
Толпа поглядывала с любопытством то на небо, то на ораторшу. Гилла чувствовала, что уже теряет силы.
— Унесите ее, эту священную дщерь Нового Союза! — раздался властный, грубый голос из толпы, посторонившейся, чтобы дать дорогу своему любимцу, Книппердоллингу, приближавшемуся к ним с возбужденным лицом и воспламененным взором в сопровождении Бернгарда Роттмана. Бледное лицо последнего было страшно искажено, вследствие сильного напряжения от продолжительных речей и пения. Вокруг раздались хриплые голоса проповедников, заглушавшие немецкие церковные песни. Всякий, у кого была алебарда в руке, пел свой псалом.
В этом бешеном вихре Роттман, Книппердоллинг и некоторые другие предводители анабаптистов столкнулись с пророками из Голландии. Хотя Роттман и сам был удивлен тем, как быстро исполнилось его легкомысленное предсказание, но он принял своего ученика, или уже учителя, Бокельсона из Лейдена, и гарлемского апостола смиренно и с благоговением; беспокойный бред Маттисена и странное его поведение нашли себе многих последователей в партии анабаптистов.
— Мир вам, посланцы Бога! — торжественно провозгласил Роттман. — Близок день спасения, помогите ускорить его наступление. Язычники с оружием в руках стоят на кладбище Ибервассер, исповедующие же Отца заняли эту часть города. Базарная площадь и ратуша за нами: кто победит нас, если вера наша крепка и тверда? Горе им, желающим нашей погибели! Мы приготовим им участь, которую они предназначали нам!
— Святые мужи, почтите дом мой своим посещением! — крикнул Книппердоллинг. — Совет Израиля соберется у меня. Направьте на путь истины наше совещание вашим разумом, просвещенным от Бога.
— Что нам будет внушено Духом Святым, то узнаете и вы, наши братья! — хвастливо отвечал булочник. Ян Лейденский, однако, добавил:
— Сила за Господом, но она еще щадит язычников. Прекрасна сила, но покаяние и прощение еще прекраснее!
По первым же речам пророков определилось и их положение. Маттисен прослыл сейчас же вожаком насильственной, непримиримой партии; более человечные, медлительные, осторожные и трусливые признали с этой минуты вождем своим лейденского портного.
Собрание в доме Книппердоллинга было многочисленно. Жена торговца сукнами должна была приветливо принимать вождей восстания, хотя в душе и негодовала на непрошеных посетителей; дочь же ее Анна разносила кушанья и напитки, расточая вокруг себя задорные взгляды и легкомысленные улыбки; она была тоже возбуждена, но возбуждена радостно. Она рисовала в своем воображении, что большой и богатый город уже во власти ее отца, сама же она занимает первое место среди мюнстерских горожанок. Она мечтала о том, как Дивара, несмотря на свою красоту, стала бы тотчас ее подругой, а пророчица Гилла и так была ей родня.
С тех пор как Гелькюпер отстал на улице от Ринальда, чтобы присоединиться к своим старым друзьям, студент остался один. Никто не обращал на него внимания, как вдруг он в числе входивших и выходивших из дома Книппердоллинга заметил человека, один вид которого заставил его содрогнуться. То был Людгер.
