— Не пора ли нам идти, отец? — просила Анжела. — Эти люди начинают шуметь: даже, как видишь пивные кружки летят под стол.
— Но, куколка моя, это доказательство только, что желтый рейнвейн появится скоро на столе — возразил Людгер, с лакомым видом. — Дитя мое, я люблю рейнвейн. К тому же лица этих людей становятся все более выразительны; а потому мы подождем еще, не правда ли?
Вслед за этими словами, которые он произнес таким кротким тоном, на какой только был способен, последовало отчаянное проклятье, прогремевшее с одного конца стола до другого.
— Что такое? Что случилось? — спрашивали, с одной стороны, озабоченная Анжела, с другой, разгоряченный Стратнер Людгера, который топал ногами, как одержимый бесом.
— Пусть гром и молния поразят эту дьявольскую страну, где даже осенью не дают покоя проклятые насекомые! Взгляните на мою руку! Посмотрите, какой вскочил волдырь!
— О, это пустяки, — сказал хладнокровно Стратнер. — К этому привыкают понемногу и потом комары оставляют нас с течением времени в покое.
— Что случилось, милостивый господин и гость мой? — спросил за спиной Людгера услужливый хозяин появляясь с бутылкой и бокалом в руках.
Неудовольствие Людгера тотчас смягчилось при виде вина, и он чокнулся с хозяином.
— А вы, милая барышня, позволите предложить также и вам? — произнесла невеста, подавая Анжеле неполный стакан.
Девушка покраснела и, прикоснувшись губами к вину сказала смущенно:
— Желаю вам счастья с вашим супругом, любезная госпожа.
— Небесный Отец снисходит к молениям ангелов своих, — сказал Бокельсон, как бы в ответ на слова Анжелы, в свою очередь чокаясь с ней.
Но стакан задрожал в ее руке и, испуганная устремленным на нее взглядом Бокельсона, она, не выдержав этого взгляда, отвернулась. Между тем новобрачные рука об руку обходили вокруг стола, чокаясь и принимая пожелания счастья.
— Какие отвратительные глаза! — с негодованием проговорила про себя Анжела и обратилась к отцу.
Последний в это время весь погрузился в рассказ Стратнера который продолжал:
— Ну, так как он теперь обратился ко мне чистосердечно, то я простил ему все прежнее и помог ему вступить в цех. Кройка его, разумеется, оказалась неважной, но я помог ему, приложил свою руку: и его приняли, тем более, что для него, в сущности, важно было только звание. Таким образом, он стал мастером и сдержал обещанное мне. Благодаря уменью красиво говорить и убеждать каждого, он привлек многих на свою сторону, тем более, что ни для кого не был соперником. В конце концов даже те, которые прежде были против меня, теперь подали голоса в мою пользу: и я был избран старшиной. А? Не правда ли, рука руку моет!
— Говорят, что так, господин старшина.
— Да, так вот, каждый получил, что ему надо было. Он — жену, она — мужа, а я… но это в сторону. Он сделал карьеру и обязан этим прежде всего мне, а затем жене, госпоже Кампенс. Ну, все, что он там еще рассказывал об ожидающих его наследствах — все это басни, разумеется. Жена этому верит, но родственники все знают, что это одни выдумки, и я тоже знаю. Но что из этого? Он достаточно обеспечен в будущем и без наследства. Ну, а ветреность пройдет с годами.
— Зачем вы так упорно обращаетесь спиной к вашему соседу? — прошептала на ухо молодой девушке Микя, вернувшись к ней опять. — Это нехорошо с вашей стороны, — прибавила она.
Анжела испуганно обернулась и взглянула на Ринальда. Она не заметила, как он вернулся и тихо занял прежнее место. Опечаленное выражение его лица произвело на нее такое впечатление, что она поспешила опять отвернуться скорее, чтобы скрыть появившиеся у нее на глазах слезы.
— Не трогайте барышню, — сказал Ринальд кротко, обращаясь к госпоже Бокельсон. — Я сам виноват. Я обидел ее необдуманным словом и буду ждать, пока со временем она, может быть, простит меня.
В это время раздался общий смех за столом. Веселье исходило с того места, которое занимал Бокельсон. Все те, кто не знал причины смеха, с любопытством требовали повторения шутки, вызвавшей его.
— Если это мастер Ян сочинил что-нибудь смешное, пусть он повторит или пусть поставит две бутылки вина! — прохрипел Стратнер во всю силу своих легких.
