Царь выступил вперед, взглянул на жадно прислушавшихся гостей, принял геройскую осанку и предложил им бежать вместе с ним, захватив все ценности, чтобы потом поделить их с ними. Он рисовал им тяжелое, безвыходное положение города, предстоящую гибель от пламени и убийств; он обещал им и жене своей райское блаженство и раздолье в далекой Португалии. Затем вдруг закончил дико, с угрозой:
— Вам остается лишь выбор между послушанием и смертью. Яков, обнажи свой меч! Гаценброкер, приготовь свое оружие! Рассчитывайте на меня, друзья, убейте на месте и этого безумца и того холопа, если только они вздумают медлить, если замешкаются хоть на минуту!
Яков и Гаценброкер повиновались; ошеломленные слуги тотчас же дали свое согласие.
— Как бы нам только выиграть время? От одной четверти часа зависит сегодня весь мир! — шепнул Рейменшнейдер Гелькюперу, который ходил, как во сне. Ян между тем открыл соседнюю сокровищницу и приказал опустошить ее. Работа закипела. Все драгоценности раскладывались по мешкам. Корону, меч, шпоры и скипетр царя положили на стол, чтобы вынуть из них драгоценные камни. Удалившийся тем временем с кольцом царя и тайным от его имени поручением Яков вернулся вместе с юношей Христофором в зал, походивший на разбойничий притон в своем беспорядке.
Худой и бледный как смерть, Христофор едва взглянул на груду блестящего золота. Также и Норберт сидел безучастный, рассеянный перед сокровищами.
— Мальчик этот последует за нами как заложник, — сказал Бокельсон. — Поручаю его тебе, Яков. Живо за дело! Возьмите факелы, взвалите себе на плечи вашу ношу. Сион будет изумлен, проснувшись завтра, республикой.
— Что делать с Маргиттой? — покорно, умоляющим голосом спросил Яков.
— Пусть она несет кару за свои грехи в пламени пожара или в свалке епископских воинов.
— Но ведь она сестра наша!
— Пускай умирает, пускай погибнет!
— Она останется! — вмешалась Дивара.
Затем она льстиво обратилась к старому канонику:
— Сдержите теперь ваше слово, батюшка, и исполните ваше обещание.
— Что должен я делать? — спросил старец, словно просыпаясь от сна.
Бокельсон стал трясти его за плечо.
— Где дверь? Скорей! В этом зале, говоришь ты?
— О, Норберт! — плакал Христофор. — Вы когда-то обещали открыть тайну для моего и для епископского благополучия, а теперь продаете ее еретикам.
— Молчи, или тебя убьют! — пригрозил ему Яков.
— Мне все равно! — гордо ответил юноша. А Норберт, качая слабой головой, сказал:
— Хочу умереть под вольным Божьим небом, а не сгнить в тюрьме. Бессилен я против дьявола, когда он побеждает.
— Дверь где? Где дверь? — жадно впивались в старого безумного человека Ян и Дивара.
— В том углу… Ведите меня…
Норберт, тяжело ступая, стал ногой искать одну из досок в полу.
— Еще немного терпения, одну минутку! Проклятый алмаз так крепко держится в дуге короны! — молил Рейменшнейдер, который со щипцами трудился над золотым головным убором. В душе он молил об отсрочке, о промедлении.
— Возьми корону вместе с алмазом! — приказал Бокельсон, рядом с которым, тесно прижавшись к нему, все время ходил Гелькюпер, согнувшись под тяжестью золота и драгоценных камней.
— Должно быть, здесь! — воскликнул Норберт и наступил на одно место, издавшее глухой звук.
— О, позор! — со стоном произнес Христофор, которого Яков заставил взять на спину часть добычи.
— Там, там? Огня, посветите! Да где же, где? — бешено спрашивали царь и царица.
— Стой! Слушай! Что это там? — воскликнули им в ответ слуги.
На мгновение воцарилась мертвая тишина. Прислушивался и Норберт.
— Барабаны? Что означает барабанный бой в такой час? — проговорил Бокельсон, бледнея как смерть. Одних обуял смертельный ужас; у других в груди расцветала надежда.
Барабаны весело гремели вблизи дворца. Множество воинственных голосов кричало:
— Вальдек, Вальдек! Развевайтесь флаги! Победа!.. Все наше!
— Вальдек! — радостно воскликнул и Христофор.
— Вальдек! — повторили дрожащие губы Норберта.
— Неприятель в городе, неприятель! — бормотали остальные.
— Ян! Кто заколдовал тебя? — кричала Дивара, дергая царя.
— Дьявольское наваждение! — закричал вдруг царь. — Пусть хоть десять тысяч врагов будут у наших ворот, мы от них уйдем. Где дверь, поп?
