— Бросьте музыку и свои шумные танцы! — сказал он со злобой. — Сложите карты… Мало вам того, что вы играете и танцуете, между тем как всем детям Израиля запрещены хороводы и пляски? Не злоупотребляйте своей свободой, когда в доме лежит умирающая. Погасите огни, я требую, чтобы водворилась строжайшая тишина.
С этими словами он вышел из комнаты, а женщины с удивлением переглянулись между собой.
— Умирающая? Анжела? Дело зашло уже так далеко? Дешево отделались обе! — шептали они друг другу и тотчас же послали Бушодука справиться о состоянии больной.
— Она не проживет больше двух дней, говорит врач! — шепотом доложил скороход, на цыпочках вернувшись в залу.
После этого царские жены весело погасили свечи и разошлись по своим кельям.
Бокельсон между тем стоял уже в келье Елизаветы. Скрестив на груди руки, сидела она за своим столом и неподвижно смотрела на пламя свечи. Бокельсон подошел к ней с угрожающим видом и гневно спросил:
— Ты все еще не опомнилась, безумная женщина? Ты продолжаешь настаивать на своем неповиновении.
Молча, с холодным презрением, взглянула на него Елизавета. Теряя самообладание, он продолжал:
— Твое каменное сердце не знает даже ревности? Ты спокойно смотришь на то, как в этот дом вступает другая, более молодая и более красивая невеста, — а между тем тебе стоило сказать только одно слово, чтобы удалить соперницу.
— Ты говоришь о невесте смерти, жестокий, — гордо ответила Елизавета. — Ангел скорее умрет, чем отдастся в объятия дьявола. Анжела не может быть моей соперницей в этом доме, и я никогда не произнесу того слова, которое могло бы ее удалить. Она сумеет умереть, и меня тоже не испугает смерть!..
Легкая дрожь пробежала по всему телу царя. Наполовину отвернувшись от Елизаветы, задыхаясь от ярости, он тихо сказал:
— Ты будешь мне сопротивляться до тех пор, пока… пока не лопнет мое терпение? Твое упрямство противоестественно. Тебя не сломили даже смерть твоего отца, смерть твоего мужа, однако в их бледных лицах ты могла прочесть свою участь. Заметь же себе: ты умрешь, как только выздоровеет Анжела, если по-прежнему будешь упорствовать в своем сопротивлении. Если же Анжела умрет, то час ее смерти будет и твоим последним часом, если ты не согласишься заменить мне покойную. Пожав плечами, Елизавета коротко ответила:
— Позови Ниланда.
— А если, не говоря уже о том оскорблении, которое ты наносишь мне, отвергая мою любовь, — если я уже теперь имею право позвать палача? Сбрось с себя маску лицемерия, несчастная! Ты думаешь, я не видел, как ты болтала сегодня на победном пиру с юнкером Шейфортом, как он увивался за тобой, нашептывал тебе на ухо и пожирал тебя глазами, когда ты говорила с другими?
— Ты ошибаешься. Ян Бокельсон! — с едкой усмешкой ответила Елизавета. Болтовня юнкера не имеет ничего общего с тем отвращением, которое я питаю к тебе. Притом же он говорил обо всем, кроме любви! — прибавила хитрая женщина. — Со вчерашнего дня ему известно, как ты поступаешь со своими соперниками… Прочь, прочь с твоими окровавленными руками, коронованный палач, — воскликнула Елизавета, защищаясь от наступавшего на нее Яна.
Шорох у дверей кельи заставил Яна обернуться. На него смотрели горевшие гневом глаза первой царицы, подслушавшей весь разговор. В следующую же минуту она исчезла. Сделав угрожающий жест по отношению к Елизавете, Ян немедленно последовал за первой царицей.
Дивара бросилась в свою комнату, и Ян застал ее там у колыбели ребенка. Словно разъяренная львица, набросилась она на него:
— Чего тебе надо, несчастный? Тебя отвергнет всякая женщина, у которой в груди бьется честное сердце. Чего ты ищешь у этого невинного ребенка, — ты, раб своих страстей? Отчего ты не устраиваешь факельного шествия, как подобает царю, который женится? Почему ты не приказал мне явиться на твой свадебный пир? Твоя невеста могла бы омыться в моих слезах, ты мог бы упиться моими вздохами! Но — не правда ли? Ты помнишь, что благословением этому новому богопротивному союзу послужит мое мщение? Ты замечаешь, что мое проклятие превращает твое брачное ложе в одр смерти?… Вот тебе награда за твои грехи!
