Тем временем к трону приближались носилки с трупами шестнадцати воинов, несомые друзьями, знакомыми и верными слугами покойных. Вероотступник Гергард Мюнстер поплатился жизнью за свою измену; труп его несли в первой очереди. Далее следовало тело хромого Нохлеуса. Неприятельская бомба разнесла вдребезги как самого несчастного стрелка, так и дерево, на котором он искал спасение. Кроме них пали в битве еще Шлипперт фон Бекем, труп которого нашли посреди тринадцати трупов, сраженных им неприятелей, Августин Торрентин и старый Вандшенерер, павший рядом под ударами неприятельских секир.
Елизавета пристально и спокойно смотрела на это зрелище, молча, со взором полным упрека. Остальные одиннадцать убитых были неизвестные пришельцы, которых не помнил никто из граждан. Тем не менее, царь благословил, вместе с другими, и эти трупы неизвестных бойцов, называя их воинами Христа Спасителя. Затем Бокельсон приказал привести из темницы Книппердоллинга.
Народ, буквально сгорая от любопытства узнать, что царь решил предпринять против непокорного бунтовщика, шумно толпился по улицам, оживленно споря, кто за Бокельсона, кто за городского старосту. И никто не замечал кучки пленных, которых как раз в это время воины, под предводительством Редекера, вели в город, чтобы представить их царю. Бывший цеховой староста Редекер во главе конного отряда предпринял смелую вылазку и со шпагой в руке преследовал епископские войска вплоть до их лагеря. Ему удалось захватить даже часть палаток. В хижине одного из профосов[53] несколько связанных женщин и детей молили о пощаде. Редекер взял их с собой в город как наглядное доказательство своего геройского подвига.
Царь окинул беглым взглядом пленников, и вдруг на лице его отразилось удивление, смешанное с какой-то дикой радостью. Несколько пленных, которые выдавали себя за уроженцев соседних городов, велено было заключить в темницу впредь до получения подробных сведений об их происхождении. Трое последних, на которых остановил свой взгляд Бокельсон, молча стояли против него. То были двое мужчин и одна женщина. Младший боязливо, но не без упования, взглядывал на царя. Бокельсон обратился к нему ласково:
— Чего же ты боишься, Веньямин, подойти ко мне? Разве я не Иосиф, благословенный от Господа? Можешь смело поцеловать мою руку. Ты ведь не принимал участия в измене моих кровных друзей, которые хотели погубить меня.
Юноша пал на землю и обвил руками колени царя. Ян обнял его, показал на него народу и сказал:
— Глядите, вот мой любезный брат Яков! Что привело тебя сюда? И как очутился ты в плену у епископа?
— Слава о твоем величии прошла по всей земле, — ответил Яков, бывший сапожный подмастерье и любимый брат Яна. — Вот я и решил, в качестве слуги Союза, насладиться созерцанием твоего величия. Вместе с несколькими другими перекрещенцами отправился я в новый Иерусалим. Днем мы лежали, запрятавшись где-нибудь, а ночью, подобно трусливым ворам, крались в темноте. По дороге я встретил эту всеми отвергнутую нищую. Это — дочь нашей матери. Смилуйся над ней, Ян: прими ее, как милосердный Иосиф, раз мы уже освобождены столь чудесным образом, после того, как провели в цепях целых двадцать четыре часа, ожидая страшной смерти на костре.
Ян бросил строгий взгляд на невзрачную женщину, одетую в жалкие лохмотья, которая стояла перед ним.
— А вот и госпожа бургомистерша Лейдена! — произнес он со злорадной насмешкой. — Итак, вы решили удостоить этот бедный город своим присутствием? Но как скромен сегодня ваш наряд, почтеннейшая госпожа фон Бергем! Куда же вы дели драгоценнейшую вашу шубу, которую приобрели от вашего поставщика Ванье? Где же дорогой бархатный шлейф, купленный вами у лионского купца Франца Грената? Кто из смертных осмелился отнять у вас ваши английские жемчуга, ваши кордовские башмачки с острыми носками, ваш знаменитый португальский алмаз? Почему сегодня я вижу босыми те самые нежные ножки, на украшение которых ваш почтенный супруг тратил весь годовой оброк со своих брабантских имений? Отвечайте же, Маргитта, любимица моей матери!
