Ринальд печально покачал головой и сказал:
— Один Бог решает победу. Но что замышляешь ты? Нет, нет! Мы не имеем права побеждать с оружием несправедливости в руках. Жаль мне тебя, Ян Бокельсон. Но если даже ты невиновен и, как агнец, несешь грехи заблудших грешников, твое царство все же назовется владычеством жестокости и преступления.
— Может быть, ты прав, — смиренно ответил царь. — Отец Небесный все же откроет когда-нибудь невинность мою. Останься на моей стороне, Ринальд! Разве Христофор, сын епископа, не жив? Разве я не одеваю и не кормлю его по-царски? Разве я не простил коварному Ротгеру его вину и не терплю присутствия его в Израиле?
Но я не довольствуюсь прощением и сожалением о виновных: я хочу еще оказать им благодеяния втихомолку. И ты будешь моим посланником, носителем милости. Я начну с того, кто меньше всего ожидает от меня добра, — с того же Христофора. В доказательство того, что я непричастен к покушению Гиллы, верну епископу сына. Этим я умиротворю его; и, быть может, это побудит его обратиться к истинной вере. Он увидит мое бескорыстие, если я удовлетворюсь освобождением несчастного Германа Рамерса, взамен его сына. Вместе с тем мы сделаем доброе дело, верну этого бравого израильтянина, моего брата и друга, из жестокого плена.
— Ты — благородный человек, истинный царь, исполненный кротости и сострадания! — воскликнул Ринальд, увлеченный доверием Яна. — Такие дела вернут мне веру в тебя. Ведь в руках у таких диких вепрей, как Книппердоллинг и Ниланд, невинный мальчик всегда в опасности.
— Как я рад, что угодил тебе, сын мой! — ответил с улыбкой Ян. — Но, в таком случае, ты можешь быть посредником между мной и епископом. Мне не хотелось бы доверить эту тайну никому, кроме тебя: иначе поборники Сиона могут помешать моему намерению.
— Ты прав, царь Иоанн. Я с радостью, как всегда, готов послужить честному делу. Но как я проберусь в лагерь? Говорят, после отважной Гиллы всех, даже перебежчиков, бросают в темницу и подвергают ужасным пыткам. Если меня узнает кто-нибудь из епископских вождей, меня ожидает смерть, тем более, что я однажды уже избежал темницы, благодаря тому же Вальдеку, замолвившему за меня слово… Но не укоряй меня в малодушии и трусости: я дорожу жизнью не для себя, а для моей невесты, любимой девушки. Я могу лишь тогда счесть себя достойным ее, когда Христофор Вальдек будет в объятиях отца своего: я поручился за мальчика моей невесте и не осмеливаюсь взглянуть ей теперь в прелестные глаза.
— Я тебя совсем не понимаю, сын мой, — заметил холодно царь.
Ринальд продолжал с еще большим жаром:
— Теперь не время излагать тебе все дело, царь Иоанн; но спешу дать свое согласие. Я вспоминаю, кстати, что мой опекун Зибинг находится вблизи епископа. Вели дать мне монашеское одеяние, и я надеюсь, что проберусь к опекуну. Если я его найду, нет сомнения, что он поможет мне. Я пробуду там два дня. На третий день пошли мальчика мне навстречу до середины Царства. Зибинг отведет его к отцу, а я приведу в город Рамерса.
— Будь покоен. Пошли стрелу с запиской в город и обозначь час обмена. Я сам провожу мальчика. Что ты хочешь еще сказать, сын мой? — спросил царь, заметив возрастающее смущение студента.
— Позволь мне молвить слово: хотя мне трудно решиться, так это важно для меня, — начал Ринальд, дрожа и тяжело вздыхая. — Я прошу тебя об одном обещании, но, царь, пусть оно будет свято! Повелевай тогда — и я готов слепо отдать тебе все мои силы.
— Говори, сын мой! Милость царя, что роса на траве. Твой царь любит тебя, говори!
— Герлах фон Вулен будет говорить с тобой о женщине, на которой он хочет жениться. Он станет взывать к твоей власти и просить тебя найти эту женщину, скрывающуюся от него. О, не слушай его! Ведь это — моя невеста! Мы обручились и повенчаемся, как только водворится мир в этой стране.
— Скоро наступит это время, — пророчески сказал Бокельсон, устремив глаза к небу. — Дух открыл мне, что луч мира осветит Рождество Христово.
Затем, покосившись на Ринальда, царь лукаво прибавил:
— Теперь я догадываюсь, отчего полковник Герлах не благоволит к тебе. Ах, если бы ты знал, как они меня мучают! Лучших друзей моих хотят оторвать от сердца моего. Но я тверд. Нет, посмотри, до чего доходит дерзость разорившегося дворянина! Он недоволен своею должностью и хотел отомстить мне, отняв у меня любовь твою, любимый сын мой. Но это ему не удастся, клянусь тебе царствием Господним!
