В следующий момент Берроуз встал и надтреснутым голосом объявил: «Контроль билетов! Ihre Fahrkarten, bitte!» Это был контролёр! Опять! Берроуз-контролёр! Этого мы не ждали.
Но не платить же тысячу шиллингов, чёрт побери?! Ни в коем случае!! Ни за что! Опять?!
Турок и индус были с билетами. Угрюмые австрийцы, разумеется, тоже. Школьниц он вообще проигнорировал. А теперь мы! На очереди! Герр Берроуз! Naked Lunch!
Одним рывком Александр извлёк из сумки «Интервью с Берроузом». Открыл на сто первой странице, где Уильям красовался в Лондоне в своём драповом пальто. И протянул контролёру.
Берроуз посмотрел. Как насекомое.
— Ваши билеты, пожалуйста! — его голос был неумолимым, как с того света. Голос Уильяма Сьюарда мёртвого.
— Мистер Берроуз! — на губах Александра заиграла восторженная улыбка.
— Мистер Берроуз, ваш автограф, пожалуйста!
— Bitte? — Берроуз непонимающе вскинул брови. Углы его рта упали:
— Ваши билеты, пожалуйста! Ihre Fahrkarten, bitte!
— Мистер Берроуз, это вы! Не может быть никакой ошибки! Посмотрите! — Александр совал ему в нос толстую книгу. — Was?
— Вот, вот, посмотрите, это вы! Нам хотелось бы получить ваш автограф! Под этой фотографией! Bitte!
Кажется, покойный Уильям понял. Что-то понял. Длинной, плохо сгибающейся рукой он полез в карман драпового пальто, извлёк оттуда очки и водрузил на нос. Он начал рассматривать фотографию.
Внезапно лицо его озарилось улыбкой. Он узнал этого человека. Он узнал себя. Браво! в! — Ja, ja, — лопотал сомнамбулически Уильям, — ja, ja...
Барбара уже доставала ручку. Протягивала Берроузу. Контролёр медлил. Удары Харона... Стикс... Лета...
Всё-таки шариковая ручка оказалась в его непослушной руке.
— Мистер Берроуз, пожалуйста! Если можно, ваш автограф! — в два голоса упрашивали Барбара и Александр. — Да, да, конечно, — проговорил он.
Автобус как раз затормозил на очередной остановке. Двери открылись. Берроуз поставил размашистую подпись под фотографией. Мы вырвали книгу из его рук и выскочили на улицу. Наша ручка осталась у него в руке. Хуй с ней, невелика потеря! Зато у нас был такой автограф! Он выглядел крайне неразборчиво. И всё-таки! Нам крайне повезло! Берроуз! Тысяча шиллингов! И такая охуительная книга! Это был поистине удачливый день!
RESISTANCE!
Ч у! Вдруг во всей своей полноте и ужасной насущности встал перед нами вопрос: что такое сопротивление? И зачем оно нужно? И кому и
чему мы сопротивляемся?
С одной стороны, всё как будто ясно: сопротивляемся неолиберализму и его вшивым принципам: лживой политической корректности, показному плюрализму и скрывающимся за ними вопиющей дискриминации и кровавому насилию. То есть очередной наёбке власти. Власть ведь всё время наябывает. Вот, например, американцы и англичане вчера ночью сбросили на Ирак бомбы и объясняют это тем, что Саддам Хусейн — диктатор и варвар, что он палач и разжигатель войны. Но сами они тоже говно! Либеральный Тони Блэр со своей пошлой улыбочкой ебашит бомбы! Лейборист сраный! А Клинтон отмазывается бомбёжками от своих сексуальных скандалов! Два паршивых пса против третьего! И вся западная стая в восторге! А Россия попукивает! А Франция покрякивает! Всё это пахнет червивой падалью и жжёной волоснёй! Насекомая вонь!
Но с другой стороны, мы-то, сопротивленцы слюноб-рызжущие, мы ведь сами — лживые, тщеславные, эгоистичные и злобные твари, стремящиеся занять комфортное место под солнцем. Так? Так ведь?! К тому же ещё и завистливые. Мы сами действуем по заветам этой власти: конкурируем, перелезаем через других, соблазняем и бросаем, кокетничаем и ссым в компот, обманываем и высокомерно игнорируем. Любим ли мы друг друга? А, Барбара? Или сошлись для взаимного выживания?! Ах, как плохо, мерзко всё! Нет ответа!
Однако, вот что: всё-таки в живом процессе сопротивления мы становимся лучше. Ведь всё-таки мы ни над кем не хозяйничаем! Всё-таки идём наперекор движению! Всё-таки пытаемся понять мир! Всё-таки стараемся не лгать себе и другим! То есть сопротивление хоть немного, а всё же совершенствует нас самих, гов-нодавных, слабосильных сопротивленцев! С помощью сопротивления мы осуществляем нашу собственную заботу о себе, как сказал бы наш друг и наставник Фуко. Да, это так!
