В области еле дышит свиноводство, коров — кот наплакал. А тут — блестящее решение продовольственной проблемы и экспорт уникальных товаров!
Уже задуманы цеха и фабрики по их производству, и гигантский мамонтокомплекс. Подключается правительство, Президент. В идеале, в грядущем финале: регулируемое поголовье мамонтов в несколько десятков тысяч голов, областной бюджет трещит от денег. Губернатор получает Орден за заслуги перед Отечеством первой степени. В области учреждается праздник — День Мамонта. Дума увековечивает образ мамонта на гербе и флаге области.
Ермаковские генетики позвонили в редакцию через час после появления первого номера газеты в киосках. Сначала страшно ругались, потом хохотали, как безумные, и обещали отмалчиваться сколько смогут. Сосницын послал им ящик шампанского.
Губернатор лично позвонил в утро выхода второго номера. По тайге уже бродили четыре мамонта: Ваня (в честь Березовского), Петя, Маша и Наташа. Уже натолкнулся на невиданную кучу навоза заблудившийся охотник-абориген.
— Что это за хреновина, Игорь Петрович? — негодующе спросил Иван Игнатьевич. — Тебя полечить?
Сосницын спокойно, с юмором объяснил ему, что это шутка, фантастика, что она работает на имидж власти, что это развлекает бедно живущего читателя, который понимает, что это шутка.
(Читатель, кстати, не понимал. Когда Серый дом впал в истерику от звонков и запросов общественности, эпопею пришлось свернуть на первой тысяче голов и появлении браконьеров и битве с ними командированных на север охранников из СОБРа. Эти собровцы держали в тайне свое пребывание в тайге и писали домой письма якобы из Чечни. Этот ход выглядел кощунственным и добавил резонов к запрещению эпопеи.)
Пока же губернатор трижды фыркнул в трубку и, сам не зная, с какого рожна (он был в отличном настроении, улетал в Австралию делиться опытом), разрешил продолжать.
И отсутствовал три недели, и, несмотря на напор любопытных, на возмущение чиновничества, на нездоровый ажиотаж, никто не посмел применить к мамонтиаде запретительных мер.
Губернатор прилетел в некий четверг вечером, а утром в пятницу — в день выхода номера — позвонил Сосницыну.
В тайге бродило уже двести мамонтов, американцы засекли их со спутников и запросили нашего Президента, Президент звонил Ивану Игнатьевичу: Клинтон не дремлет, но и Бог с ним. Я его уговорил не давать информации ходу. Работай, Иван Игнатьевич! Ты там не попробовал мамонтятины? Первая мамонтятина достанется ветеранам и детдомам, Борис Николаевич, отвечал Березовский, и, конечно, пришлем в Кремль. Кремль, понимаешь, подождет, сказал Президент, правильно: ветеранам и детям.
Губернатор сказал Сосницыну, торжествуя над ним, без предисловий: — Нескладно у тебя получается! Они же у тебя всю нашу тайгу под бивни пустят. Все сожрут, всех людей разгонят и до нас доберутся! Эх, ты — не докумекал… (и со вздохом сожаления) Закрывай свою лавочку, напроказничал.
Какая ликующая бесконечность открывалась перед мамонтиадой! И губернатор подсказал любопытный поворот темы.
Через неделю газета напечатала последний разворот и извинилась перед читателями за розыгрыш. А впоследствии губернатор, встретив Сосницына в Сером доме, рассказал ему, что о мамонтиаде осведомлен Президент, ему прислали, он читал, смеялся, хвалил Березовского за либерализм и сказал еще: а что — стоит посоветоваться с учеными, с тезкой твоим, может, и вправду… И откуда ты взялся такой, Игорь Петрович, сказал губернатор, не сносить тебе головы.
Вскоре Сосницын запустил свой телеканал, отдав бразды в нем Ларисе, и завел три магазина. Он купил новую квартиру в барском доме и строил особнячок в Долине Нищих, ездил на джипе и мечтал о вертолете, председательствовал в местном отделении политической партии и шумел в областной Думе, имея все основания пересесть в ее председатели. Гардероб у него был замечательный.
В историю ермаковской прессы он был уже записан — и как новатор, и как отец информационного беспредела. По этому пути пойдут немедленно многие эпигоны, однако второго Сосницына не будет.
Но вот что не давало Сосницыну никакого покоя, и чем дальше, чем выше, тем острей, болезненней: маленький человечек внутри него. В России — «этой стране» — не успеешь стать большим — и снова ты маленький. Вырастаешь в египетскую пирамиду — кажешься себе ее же молекулой. Я — не я.
