— А другие — те, которые не верят, — лишены всего этого. Вот и приходиться нам с тобой брать на себя Его функции. Именно поэтому им нужны мы. Не знаю почему, но так уж получилось, что мы единственные, кто может быть рядом с ними в самые тяжёлые моменты их жизни.
Он замолчал и допил кофе. Поставил её на стол и нажал кнопку на электрочайнике. Потом насыпал себе из банки пару ложек кофе и кинул несколько кусков рафинада.
Я молчал. Не то, чтобы нечего было сказать, но я чувствовал, что сейчас не мой черёд говорить. Потому что Игорь Олегович ещё не закончил.
И правда — налив себе воды из закипевшего чайника, шеф снова заговорил:
— Вот ты, Вася, говоришь, что мы, на самом деле, ничем им не помогаем. Мне это знакомо. В Конторе абсолютно каждый задавался вопросом: «А какая от нашей работы польза?». Потому что очень сложно работать, не видя результата. Строитель видит дом, построенный его руками, рабочий на заводе выпускает с конвейера новенькую машину, художник может любоваться своей картиной. Даже учитель, чья профессия уж на что не предполагает результата, и тот может через пару десятков лет гордиться своими учениками. А мы не можем. Это — специфика нашей работы. Потому-то и возникает такое страстно желание помочь им «как-то по-настоящему», как говорил Балашевич. Но как им поможешь? Ведь невозможно всем дать всё. Потому что всех много, а всего — мало. Мы не можем решать за них их проблемы. Иначе они все, понимаешь, все до единого, окажутся на нашей шее и нам, всей Конторе, придётся жить за них.
— Но…, — я даже не знал, что сейчас скажу — просто очень хотелось возразить. Хоть что-нибудь, лишь бы не смолчать.
Игорь Олегович остановил меня жестом:
— Погоди, я ещё не всё сказал. Мы не можем помочь им делом, потому что свои проблемы они должны решать сами. А мы просто находимся рядом, чтобы они не чувствовали себя одинокими.
— И что? — всё-таки возразил я, — от этого что-то меняется?
Шеф подошёл к холодильнику, подвигал магниты, помолчал и сказал:
— Балашевич как-то, перед самой смертью, тоже меня об этом спросил. Я тогда не смог ответить. А теперь — могу.
Он вздохнул и начал:
— Представь себя на месте любого из наших клиентов. Тебе сложно, больно и плохо. Все тебя бросили, ушли куда-то. Где тебе черпать силы, чтобы справиться с ситуацией? Где найти поддержку? Где получить хоть немного веры в тебя? И если в этот момент мы принимаем этого человека как клиента, он вдруг чувствует, что он не один, что рядом с ним кто-то есть. И этот кто-то верит в него, поддерживает. Даже не словом, а просто — присутствием.
Игорь Олегович взял дипломат и достал оттуда несколько листов.
— Смотри, — протянул он их, — это результат итогов деятельности нашей службы за пять лет с момента начала эксперимента. Особое внимание обрати на график номер три. Это на следующей странице.
Я посмотрел. Кривая графика плавно росла до года, когда мы заработали. Потом — резкое падение. Надпись под графиком гласила «Количество самоубийств по Москве и обрасти».
— Да, именно так, — подтвердил мою догадку Белых. — За пять лет количество самоубийств в Москве и области снизилось наполовину. Можешь себе представить? Это ведь не просто цифры — это люди, это спасённые жизни. И многих спас — ты. Это достаточный ответ?
Я медленно кивнул — ответ действительно был исчерпывающий.
— Вот и хорошо, — Игорь Олегович поднялся с табуретки и достал из внутреннего кармана пиджака конверт. — Это банковская карта. Там сейчас лежит девяносто тысяч рублей. С этого месяца мы поднимаем зарплаты.
— Откуда деньги?
— В фонд сейчас собирают много средств. Вдобавок, мы удачно вложились в акции и наши резервы сильно выросли. Кроме того, эксперимент идёт удачно — ты сам видел — и теперь наверху решили, что уже можно отказаться от зарплаты наличными, поэтому мы переходим на карточки. Ты, кстати, получил первый. Остальным выдадут только через две недели. Но я не закончил — разреши, я договорю?
— Да, конечно.
— Так вот, это твоё жалование за месяц. Независимо от того, останешься ты у нас или нет, тебе каждый месяц в течение полугода будет начисляться эта сумма.
