— У меня всё готово, воевода. Так что свой совет можешь давать Олегу хоть сегодня...
После ухода Глеба Свенельд откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Выходит, неразлучные друзья — воеводы Микула, Олег, Рогдай тоже пребывают в немилости у великой княгини? Интересно, за что? Впрочем, какое значение в его сегодняшнем положении это имеет? Главное, теперь у него нет сомнений, что в поход на Бердаа Игорь сознательно или по наущению жены отправил всех тех воевод, которые могли быть опасны его вдове и малолетнему княжичу, не успей он дожить до его возмужания. Одним удачным ходом — захватом и удержанием в своих руках столицы Аррана — он достигал сразу двух целей: устанавливал власть Руси в сердце Кавказа и избавлялся от возможных врагов юного княжича. Из этого выходило, что никаких надежд, что может последовать приказ Игоря о возвращении русско-варяжского войска домой даже при самом плачевном его положении быть не может.
На днях союзные войска покинут аланы и лазги, потерявшие в боях до двух третей своих воинов, их уход станет заразительным примером для викингов ярла Эрика, явившимся на Кавказ не за смертью, а за добычей. Противостоять халифату останутся лишь русичи. Даже отбейся или победи они Эль-мерзебана Мохаммеда, в их судьбе ничего не изменится — вместо дейлемитов под стенами Бердаа появятся воины-сарацины Хусейна. Где выход, который позволит ему, Свенельду, не только уцелеть в гибельном походе, но и возвратиться на Русь со своей частью бывших сокровищ Эль-мерзебана? Неужели, как сказал Глеб, можно только надеяться, что Олег когда-то возьмётся за ум либо сложит в бою голову? А ежели боги не пожелают свершить ни того ни другого? Что тогда? Безропотно дожидаться смерти от хвостатого копья персов-дейлемитов Мохаммеда или от кривой сабли сарацинов Хусейна? Нет, тогда он, Свенельд, сам дерзнёт свершить то, от чего отказались боги...
На следующее утро к главному воеводе Олегу явился аланский воевода Салтан и сообщил, что князь Цагол не прибыл домой от своего здешнего друга, настоятеля армянской церкви, с которым любил за кувшином вина ночи напролёт беседовать о таинствах веры. Четверо стражников-телохранителей князя были найдены подле жилища настоятеля мёртвыми, тела Цагола обнаружить не удалось. А ближе к обеду со схожей вестью пожаловал тысяцкий лазгов Ахмат — в доме наложницы-гречанки пропал воевода Латип. Когда не дождавшиеся его появления в обычное время во дворце воины-телохранители осмелились войти в дом, они нашли в нём связанную женщину с кляпом во рту, а в подвале запертую, дрожавшую от страха служанку. Гречанка ничего толком объяснить не смогла, лишь сообщила, что в спальню через открытое окно неожиданно ворвались вооружённые люди и, ударив по голове Латипа, унесли его с собой в мешке.
Олег в обоих случаях поступил одинаково: успокоив воеводу и тысяцкого, пообещал, что воевода Свенельд предпримет все необходимые меры, чтобы отыскать их живыми или мёртвыми.
Хозрой поглубже нахлобучил на глаза шапку, ниже опустил голову, сильнее сгорбил спину. Толкнул калитку во дворик и, припадая на левую ногу, нащупывая перед собой дорогу посохом, направился к старухе, возившейся в тени огромного тутового дерева с кучей ребятни. Стук посоха по затвердевшей, словно камень, земле сразу привлёк внимание находившихся во дворике, заставил смолкнуть весёлый детский гомон. Старуха встретила его с неприязнью:
— Странник, ты посетил не тот дом. Здесь живёт одинокая вдова, у которой Аллах отнял последнее, что у неё было, — сыновей. Я ничего не могу дать тебе, кроме плодов из сада, которыми, как вижу, и так полна твоя сума.
— Нет, Фатима, я пришёл, куда требуется, — ответил Хозрой, становясь так, чтобы его лицо было в тени. — Я знаю о постигшем тебя горе и готов разделить его с тобой.
Старуха подозрительно на него посмотрела.
— Ты знаешь меня? Откуда? И почему решил, что я захочу говорить с кем-то чужим о своём горе? Да и кто ты такой?
— Фатима, я такой же несчастный человек, как и ты. Ты — мать, лишившаяся сыновей, я — отец, потерявший в один день двух дочерей и сына. Ты жила своими детьми, я — своими, сейчас мы оба одиноки на всём белом свете. С нами нет детей, однако осталась память о них, а она требует от нас не только слёз по ушедшим.
