Быстрым шагом Ольга минула участок поляны, отделявший её от священного родника, вступила под сень обступивших его высоких кустов. Вот и струящийся под ногами серебристый в сиянии луны родник, и яблоневая колода-кресло, в котором обычно восседала в ночи полнолуния вещунья. Она была там и сейчас. Сидела, как всегда, откинувшись на спинке самодельного кресла, положив высохшие руки-палки на его подлокотники, подставив лицо с закрытыми глазами яркому свету ночного светила. Однако Ольга тотчас ощутила, что сегодня нечто не так и подле священного родника. То ли совсем не слышалось его журчания, то ли яблоневая колода утратила свой запах, то ли безмолвно застывшие в ожидании грозы вековые дубы-великаны передавали ей свою тревогу в связи с приближающимся разгулом небесной стихии. А может, обитавшие рядом с родником и в его струях языческие божества леса и духи воды таким образом выражали свой протест по поводу прибытия княгини-иноверки?
Пользуясь тем, что вещунья пока не обратила внимания на её появление и даже не приоткрыла глаз, Ольга получила возможность какое-то время внимательно рассмотреть её. Обыкновенная древняя старуха, мало чем отличающаяся от множества ей подобных. Даже не верилось, что перед ней бывшая дева-воительница Миловида, слывшая одной из красивейших женщин Киева, перед чарами которой не устоял даже князь Аскольд. Среди её поклонников был не только он, хотя молва не сохранила других имён, поблёкнувших перед его именем, и только случайно Ольга узнала сегодня об одном из них, Аскольдовом сотнике — побратиме Лютоборе. Интересно, что между ними было? Ведь Лютобор не из тех мужчин, что отступают от своей цели, не добившись её, а девы-витязини были вольны во всех поступках, и нравы их мало чем отличались от нравов воинов-мужчин. В мыслях Ольги вовсе не было осуждения красавицы Миловиды. Наоборот, не предоставь ей судьба возможность выйти замуж за Игоря и вступить в борьбу за право быть властительницей Руси, Ольга тоже хотела бы стать девой-воительницей, полноправной хозяйкой и вершительницей своей жизни, не подвластной злой людской молве, не зависящей от воли-приговора родни или прихотей мужа.
Однако молчание у родника затягивалось. Витязиня этим хотела выразить Ольге свою неприязнь к ней, вероотступнице? Вполне объяснимый поступок. Но Ольга не покинет Перуновой дубравы, не сделав попытки поговорить с вещуньей.
— Витязиня, я пришла к тебе, хотя понимаю, какие чувства ты должна ко мне испытывать, — громко начала Ольга, глядя в закрытые глаза вещуньи. — Христианки Ольги для тебя не существует, и я нисколько не удивлюсь, если ты прокляла меня. Поэтому обращаюсь к тебе как жена язычника Игоря, великого князя Руси. От твоего брата по вере, верховного жреца Перуна Лютобора мне стало известно, что дни Игоря сочтены и мне вскоре предстоит заменить его на столе великих киевских князей. Мне будет суждено отстаивать интересы Руси, радеть о благе её жителей, блюсти мир и покой среди её племён. Волею Христа и твоих богов мне, христианке, придётся владычествовать над языческой Русью, взвалив на свои женские плечи это многотрудное дело. Очень многим это будет не по нраву, и они, помышляя о собственном величии и будучи рабами необузданного властолюбия, пойдут наперекор воле Неба и не пожелают признавать меня великой княгиней. Дабы заблаговременно быть готовой охладить их горячие головы, пресечь возможные раздоры и свары на Русской земле, мне надобно знать, когда может наступить смутное время. Витязиня, ежели твои боги не желают междоусобиц на Руси, не хотят видеть на ней реки крови, пролитой в бесславной братоубийственной войне, пусть откроют мне судьбу великого князя Игоря. Прошу их об этом не ради собственной корысти, а для спокойствия на Руси, для сохранения жизней воинов-русичей, внуков Перуна.
Ольга смолкла, не отрывая взгляда от лица вещуньи, застыла в ожидании ответа. Но та по-прежнему молчала, даже не приоткрыв глаз, не изменив первоначального выражения лица, будто прозвучавшая речь была обращена вовсе не к ней. И вдруг Ольга заметила, что хорошо видимая на белой коже синяя жилка, которая во время её прошлых посещений Витязини пульсировала близ её левого виска, сегодня неподвижна. Если присовокупить к этому непонятное молчание вещуньи, её полную отрешённость от происходящего рядом с ней, то можно подумать... Неужели?..
