Представление в Итальянском театре закончилось, но публика все еще не отпускала актеров. На сцене в последний раз раскланивалась Замбони, на ее красивом, утомленном и несколько поблекшем лице бродила счастливая улыбка. Она грациозно наклоняла голову и плечи, благодарно кланялась аплодировавшей публике и улыбалась профессиональной, но тем не менее искренней улыбкой.
— Очень недурна… И кто бы мог поверить, что этой сильфиде близ сорока, — сказал кавалергард Татищев, восторженно аплодируя актрисе.
Голицын в лорнет, поданный ему слугой, рассматривал Замбони.
Из соседней ложи уже вышли Иртеньевы. Одна из дочерей помещика задержалась, не сводя восхищенного взора с актрисы.
Медленно поплыл занавес, и партер задвигался.
— Финита ля комедиа, — сказал Татищев и, деланно позевывая, глянул на исчезнувшую в дверях Иртеньеву.
Голицын опустил лорнет, встал и не спеша направился к выходу. На его-кавалергардском мундире ярко выделялся матово-красный Владимир с бантом, который князь всегда носил в обществе.
— Не пойму, мон шер, что сейчас — рано или поздно? — вынимая брегет, спросил Татищев.
— Это смотря для чего. Если спать, то рано, если надеешься встретить Полин Иртеньеву, то поздно. Я видел, как рассудительный папа́ благоразумно и поспешно увел ее отсюда, — разглаживая пышные подусники, отвечал конногвардеец.
— Тогда, значит, ужинать, но куда, господа? К Палкину? — Татищев поморщился. — Слишком ля мужик рюсс, да и кормят там…
— Тогда к Андрие, — решительно перебил его гусар. — А ты, князь? С нами или, как подобает молодому мужу, к законной жене? — с улыбкой осведомился он.
— К Андрие. Я давно не бывал у этого бонапартиста, — коротко ответил Голицын, оставляя без внимания последние слова гусара. Он даже в своей среде не любил двусмысленных шуток, тем более таких, которые задевали честь его рода и семьи.
Но молодые повесы не заметили этого.
— У Андрие семга и устрицы свежие, как поцелуй восходящей зари, — сказал конногвардеец. — Кстати, кто из вас читал восьмую, новую главу «Онегина»? О-о, там Пушкин превзошел себя.
— Не люблю его… Развязен, непочтителен и даже дерзок с особами, стоящими выше его в обществе, — надменно произнес Голицын.
Они уже сошли с лестницы.
— Карету его сиятельства князя Голицына! — закричал дежуривший у дверей гайдук.
— Подашь карету к ресторации Андрие, что на Малой Морской, — останавливая небрежным жестом слугу, приказал Голицын. — Пройдемтесь, господа, пешком. Подышим воздухом после театра.
— И поглядим на белошвеек, простушек и модисток, — развеселился конногвардеец.
На улицах, освещенных керосиновыми фонарями, было довольно светло. Кое-где даже настолько, что легко можно было разглядеть лица женщин то в капорах, то в платочках, а то и в шляпках с высокой тульей. Молодые люди не пропускали ни одного хорошенького личика, то и дело задерживали быстро идущих женщин, отпуская веселые и фривольные шутки и комплименты.
Голицыну, холодному, ленивому и малоподвижному человеку, не очень нравилось легкомысленное поведение спутников. Князю казалось, что дворяне, особенно титулованные, принадлежащие к обществу, приближенные ко двору, не должны держать себя запанибрата с неведомыми никому простушками из мещан. Его коробили смех и ответы девушек, и он обрадовался, когда они наконец подошли к освещенному тремя большими керосиновыми лампами подъезду ресторана.
Их, как и всех гостей, встретил приветствием на ломаном русском языке стоявший в дверях старик Бартелеми.
Большой зал ресторана был заполнен. Тут были и военные, и штатские, молодые, пожилые, старые. Среди гостей гусар узнал завсегдатая ресторана актера Каратыгина. Сопровождаемые господином Андрие, князь Голицын, Татищев, гусар и конногвардеец, раскланиваясь направо и налево, направились к крайнему столику у окна. Позади стола стояла невысокая пальма, за ней чуть колыхалась тяжелая малиновая портьера. Обычно за портьеру Андрие сажал наиболее приятных ему посетителей. Сейчас француз, извиняясь, развел руками.
— Je vous demande pardon, mes chers amis, mais… «le paradis» (так в шутку именовали гости отгороженный портьерой угол) est occupé. Mille pardons… — Он улыбнулся вновь пришедшим и негромко сказал: — J’espère, que vos excellences se sentirons à l’aise prés de cette fenêtre. Peut-être voudriez-vous jouer une partie de domino?
