— Гази-Магомед, ты сын веры и мой муршид[15] среди моего горского народа. Иди, поднимай его на газават, на всех неверных, если б даже они считались мусульманами…
— Как так? — спросил я пораженный.
— Многие из тех, что совершают намаз и говорят «Ля илльляхи иль алла», хуже собак и гяуров. Те хоть не знают святой веры, а эти… предают и меня и ислам. У них язык смазан медом, но внутри — яд и гной. Поражай их в первую очередь, о щит ислама…
— Кто они? — спросил я.
— Продажные властители народов, дагестанские шамхалы, аварские нуцалы, кумыкские ханы, дербентские беки и те, кто лижет им пятки.
— Сделаю, пророк, или погибну за ислам, — сказал я.
— Ты погибнешь, сын веры, но не сейчас, а после, когда газават осветит Кавказ…
Пророк положил мне на голову руку, и я проснулся. Но, братья, голова моя и до сих пор в огне, а глаза мои видят пророка.
Имам поднял руку, под ярким солнцем блеснуло лезвие кинжала.
— Поклянитесь все, все, кто тут есть, и молодой, и старый, и здоровый, и больной, и вы, женщины, — поворачиваясь в сторону сидевших на крышах женщин, закричал имам, — поклянитесь святой верой, Несомненной книгой и именем пророка, что с этого момента становитесь воинами газавата и отдаете ему свое имущество,, жизни, детей!
— Клянемся!.. Кля-нем-ся!.. — нарастая, прокатился гул голосов над площадью и аулом.
— Аллах благословит вас, победа в наших руках, правоверные! А теперь все, кто здесь в гостях, пусть уезжают по своим аулам и расскажут всем мусульманам о том, как пророк благословил газават. А вы, параульцы, таркинцы, черкейцы и жители других близлежащих аулов, готовьтесь к войне, она близка. Укрепляйте аулы, делайте завалы и уничтожайте тех, в ком обнаружите дух измены. Мы же, — обернулся к мюридам и чеченцам Гази-Магомед, — сегодня ночью пойдем на крепость Бурау[16], и пророк благословит нас победой.
Вечером в сторону Бурной ушел конный отряд в триста человек и горская пехота на подводах, арбах и русских телегах. Сам Гази-Магомед, оставив в Тарках и Парауле по десяти мюридов, ночью выступил в поход. Народ уже знал, что все грозное воинство мюридов двинулось к Бурной, знали об этом и русские, которым лазутчики и мирные горцы донесли о плане имама.
Гарнизон русской крепости, оттянув посты и укрепив форпосты и блокгаузы, не спал всю ночь, ожидая штурма. Канониры сидели у пушек с тлеющими фитилями; стрелки заняли бойницы и брустверы на стенах крепости, казаки вошли в Бурную, усилив ее гарнизон, но мюридов не было. Не было их и на следующий день, хотя казачьи разъезды обнаружили на дороге конные группы горцев, быстро исчезнувших в пыли. И только на четвертый день комендант крепости полковник Федотов понял, что имам одурачил его. За эти дни он скрытно прошел к Темир-Хан-Шуре́ и внезапным ночным боем атаковал и взял урочище Чулекескенд, вырезал находившуюся там и не ожидавшую нападения роту егерского полка, захватив три фальконета и более ста ружей.
Из Темир-Хан-Шуры, расположенной всего в десяти верстах от Чулекескенда, на помощь своим товарищам форсированным маршем пошли два с половиной батальона егерей с четырьмя пушками и пятью сотнями казаков.
Не доходя до урочища, они натолкнулись на все воинство имама. Произошел бой, в котором горцы разгромили русский отряд, зарубили свыше двухсот казаков, захватили два орудия и три сотенных значка. Остатки егерей и казаков в панике и беспорядке еле спаслись бегством в Темир-Хан-Шуру.
Гази-Магомед рассчитал, что начало газавата должно быть победным, что идти на крепость и пытаться взять ее штурмом — сложно и может привести к неудаче не только военной. И он оказался прав. Две победы над русскими, бегство шамхала из Тарков, захват орудий и пленных мгновенно наэлектризовали горцев. Даже колеблющиеся аулы примкнули к газавату. Из Табасарани, из-под Дербента и даже из далекого Елисуя стали прибывать конные добровольцы, пожелавшие вести газават с русскими.
Так победно и широко началась кровавая и жестокая война на Кавказе.
