Город под белой чалмой как ревнитель Корана.
Это не важно, а важно – до леса дойти.
1986
Когда судьба взимает недоимки,
Готов я, вновь не помня ни о ком,
Кормить зверье зимою на заимке
С язвительным и скучным лесником.
Ночной порою желтые колючки
Под щелканье растопленной печи
Считать в окне, как гроши до получки
Служивые считают москвичи.
Иль, скинув лыжи, заново забраться
В соломенные, ветхие кресла,
Да слушать от хмельного домочадца,
Как их судьба по-своему трясла:
Про цветики всесильного Ягоды,
Про ягодки последующих лет…
И, устыдившись собственной невзгоды,
Купить один до города билет.
1986
Время терпит. Я иду согбенный
Через Москворецкий из гостей.
Молотки кремлевского Биг-Бена
Выпрямляют вмятины страстей.
Вон трофей гостиничного типа
Плещется внушительный в ночи.
Отворяй, сварливая Ксантиппа:
Демон подменил мои ключи.
Брошу в угол мокрые пожитки,
Сяду чай хлебать под изразцы:
Демонстрируй кафельные плитки,
Как орловцев водят под уздцы.
Время строит куры, государство
Строит нечто, мы же – свой уют.
Ты мне – как снотворное лекарство.
С чем тебя, бесхитростная, пьют?
1986
Завейся веревочкой радость гадать по реке,
Довериться руслу, изломанной следуя складкой,
Да тоже еще испытать переметы украдкой
И взвесить какого ни есть судака на руке.
Отмоемся разом от всей многолетней воды,
Уйдя с головою в неряшливый быт плотогонов.
Ужель, не растаяв в спасительной тряске вагонов,
В мозгу засочится хоть капля соленой беды?
Оденемся в грязное, выйдем, как водится, в свет,
В шантан оборванцев – бистро под названьем «У Бори»,
Где смуглый держатель, потея в киргизском уборе,
Забудет с «орли» подавать бесполезный совет.
Сам фетиш пустыни хронометры прятать велит,
Сорить разговором и планы расстраивать на день.
И только, что жизни вчерашней осколок надсаден:
Гнездится внутри и, по свежести верно, болит.
1986
Мне не надо твоих поздравлений:
Я давно областной депутат
От никем не учтенных явлений
И никак не отмеченных дат.
Унеси от меня эти спички
Зажигательных светлых речей:
Мне чужды времена обезлички
И веселые лица рвачей.
Я с тобой целоваться не буду,
У меня не такой документ.
Я измерил твою амплитуду
Колебаний в последний момент.
1986
Давай искупаемся, после
Отправимся в сад ботанический,
Где сушит зеленые весла
Бамбук в тесноте хаотической.
Взойдем серпантиновой тропкой
И тихо отпразднуем лодыря
Под деревом, щедрым на пробку,
На воздухе, чистом до одури.
Пройдемся, и редкой породы
Стволы перемерив обхватами,
Как некие впрямь садоводы
Устроим обмен результатами.
1987
Как поздно зимой ни светает,
Как ночь во хмелю ни крепка,
Тебя, что ни утро, свистают
Из дыма того погребка.
И в темных одеждах Магриба,
Встречая рассвет на ногах,
Ты чистишь уснувшую рыбу
На дальних своих берегах.
Зевает собака в прихожей,
Сопит на диванах родня…
И дай тебе, девочка, Боже
Трудиться до Судного дня.
1987
Не всякий забредал в предгорный лес,
А для тебя – неслыханное дело.
Должно быть, ты решила сбросить вес,
Как будто без того не похудела.
Должно быть, голубятником я стал,
Пугая витюков отпетым видом,
Пока тянулся буйный ареал,
Знакомый нам по хвойным пирамидам.
Куда мы шли, шальная голова?
Так выдохлись, а вышли – недалече.
На то они и полуострова,
Что их пристало встряхивать за плечи.
Плешивый истукан Ай-Николя
Венчал нас не на сутки и не на год.
На то и укрепленная земля
Корнями разрастающихся пагод.
1987
Где Ялта, до краев заваленная солнцем,
Роняющая тень со щедрого плеча
На головы хохлам, на спины пошехонцам?
Где весь ее инжир, миндаль и алыча?
Теперь сезон дождей, ставриды и рожениц.
Не видно смельчаков плывущих за буйки.
Лишь серый мол торчит в воде как заусенец,
Да сонные клюют носами рыбаки.
Спокойно, словно поп махающий кадилом,
Ступает теплоход в портовые врата…
Ты помнишь ли еще, как некогда ходила
По этим берегам болтливая чета?
