Я сидела на кровати, заправленной оранжевым покрывалом - той самой, на которой провела свою первую ночь в Михайловске, и читала "Поющих в терновнике". Книжку Леха разыскал у мамы в шкафу, отряхнул от пыли и сурово пообещал мне, что проведет экзамен по прочитанному. Сам он в данный момент помогал Елене Тимофеевне наводить порядок на антресолях. Я не лезла, без особых усилий убедив себя в том, что сыну необходимо пообщаться с матерью наедине, без присутствия потенциальной невестки.
Из коридора то и дело доносился стук падающих книг и картонных коробок, тянуло нафталином и дихлофосом. Бабушка продолжала умиротворенно вязать. Спицы поблескивали в её руках, носок зрительно не удлинялся. Красавец-священник из книжки медленно, но верно проникался чистой любовью к крошечной рыжеволосой девочке. Маленькой и глазастенькой, с "тициановским" цветом волос.
Хоть убей, я не могла сейчас припомнить никакой картины Тициана, кроме "Данаи". Зато Ван Гоговские всплывали в памяти пачками. "Натюрморт с синими перчатками"... "Пейзаж в Овере после дождя"... И, конечно же, кошмарные, с каждым часом кажущиеся мне все более жуткими "Едоки картофеля"... Девушка сидящая спиной... Гордина Де Гроот... Катя Силантьева... Марина... При чем тут Марина?.. Старуха, прячущаяся по больничным подвалам... Умершая мама Марины с таким домашним, добрым именем "тетя Оля"... Нет, не умершая пропавшая! В том-то и дело, что пропавшая. Исчезнувшая в никуда. Но слухи же не берутся из ниоткуда? Нет дыма без огня... Леха сказал, что врачи говорили про две недели. Две недели жизни отводилось неведомой мне тете Оле... Последнее убийство произошло буквально несколько дней назад. Могла ли она выжить? Ведь бывают же случаи, когда выздоравливают безнадежно больные? Просто болезнь вдруг дает обратный ход... Черт, неужели я начинаю всерьез задумываться об этой ерунде? А как же Катя Силантьева и её возможная беременность? Как же Гордина де Гроот?..
- Баба Таня, - я отложила книжку в сторону и на всякий случай запомнила страницу (вдруг Митрошкину, и правда, взбредет в голову устраивать экзамен? Он же нудный, он не отстанет!), - а что там такое произошло с тетей Олей, мамой Марины? Мне Леша как-то обмолвился, что она ушла из больницы и пропала?
- Ох-ох-ох! - бабушка мелко закивала головой, не отрываясь от вязания. - Всю жизнь Олюшка была несчастная, и помереть по-человечески не смогла. Не сжалился Господь, не прибрал её к себе по-людски, по-христиански.
- А как так получилось-то?
- Ой, и не знаю. Мне же ничего не рассказывают. Лена проговорилась раз, что видели Олюшку, вроде, в городе, слухи про неё какие-то ходят... Горюшко горькое!
- У неё ведь рак был?
- Да. Рак кишечника. Только узнали поздно. Она уже совсем плохая была. А Олюшка-то сама знала, только дочери не говорила - расстраивать не хотела раньше времени.
- То есть как? - я озадачено потерла пальцами висок. - Рак это ведь, по-моему, боли страшные, и худеет человек заметно? Марина - она же сама медик?
Бабуля пожала плечами. Ее седые косицы коснулись синей вязаной кофты, и на контрасте с ярким, сочного цвета мохером стало ещё заметнее, какие у неё тонкие, прозрачные волосы.
- А что - Марина? У Марины своих забот полон рот. Дочка вон в первом классе. С матерью она никогда шибко не ладила. Да и, к тому же, Олюшка всегда очень худая была.
Худая... Худая, оборванная старуха, изредка выходящая из больничных подвалов... Старуха, у которой, вроде бы, есть какие-то родственники, но к ним она почему-то не идет?.. "С матерью она никогда шибко не ладила"...
- Но все равно, наверное, можно было догадаться? Тем более, у вас город такой маленький. Раз тетя Оля обращалась здесь к врачу, почему Марине-то ничего не передали?
- Да она и не обращалась здесь сначала. В Москву на платную консультацию съездила, там уж все и узнала. Но ходила, бодрилась, пока в силах была... Мы поминок-то по Оле, понятно, не справляли, просто приезжали к Марине утешить, помочь. Так она рассказывала: мать до последней минуты ничего не говорила! В душ сама сходила, вещи собрала, чуть ли уже не обувалась у порога...
