Леха тихо простонал, закрыв лицо руками, а мне почему-то подумалось, что последнюю фразу он, со свойственной ему гнусностью, непременно запомнит и будет звать меня "гений сыска" или тоже самое, но через дефис... И опять эти книжки! Эти чертовы книжки! Чего все к ним прицепились? Сначала Митрошкин, теперь вот Селиверстов...
- ... Только этим самым девушкам неплохо бы знать, что всеми убийствами, а особенно серийными, занимается прокуратура, и что у них есть и эксперты, и консультанты, и психологи - неглупые, кстати, люди, как ни странно...
- Все, Олег, извини, - Митрошкин поднялся с дивана и как-то неловко и виновато похлопал "рейнджера" по плечу. - Это я виноват... Мы уходим. Все, больше тебя не трогаем... Извини ещё раз!
- Да ладно тебе! - Селиверстов вдруг улыбнулся почти по-человечески. Куда собрался? Кофе сейчас будем пить... Я ведь к чему все это говорю? К тому, чтобы твоя девушка не кинулась проводить несанкционированные допросы художников и всяких там пациентов психушки, которые Ван Гогами себя воображают.
- Почему обязательно Ван Гогами? - пробурчала я себе под нос, досадуя на то, что уши мои все ещё постыдно пылают. - Винсент Ван Гог страдал душевной болезнью, поэтому вполне резонно искать среди любых пациентов психушки.
- Искали, Евгения Игоревна, - "рейнджер" снова подался вперед, уперев руки в широко расставленные колени. - Уж поверьте мне, пожалуйста, искали! И среди психов, и среди художников, и среди коллекционеров, и даже среди рыжих! Только, наверное, продавцов открыток пока не тронули, и то потому что среди них, большинство - бабушки - божьи одуванчики...
Надо же, он знал даже о том, что Ван Гог в юности торговал открытками и картинами! Наверное, на какой-нибудь оперативке весь личный состав в принудительном порядке заставили проштудировать биографию и основные этапы творчества.
- А что, бабушка - божий одуванчик не может задушить другую бабушку подушкой? - обида, замешанная на природной вредности, сделала меня упрямой, как ослица.
Селиверстов тяжко вздохнул, помотав крупной головой, и с мольбой в голосе попросил:
- Может хоть бабушек в покое оставите, а? Ну, пожалуйста, Женя!
Потом мы пили кофе с коньяком и бутербродами, досматривали по телевизору "Фантомаса" с Жаном Маре и Луи де Фюнесом. Я грустила. А Леха с Олегом пытались меня утешать. Убедившись в том, что я пристыжена, обезврежена и более не опасна, "рейнджер" неожиданно сделался милейшим парнем.
- Да не расстраивайся, Жень, - говорил он, накладывая на ломоть хлеба толстый кусок колбасы и протягивая бутерброд мне, - все нормально... В принципе, ты ведь сама, собственными мозгами, дошла до того, до чего все наши эксперты и аналитики доходили чуть ли не целый месяц.
- Ага, - грустно кивала я, со стыдом и ужасом вспоминая заготовленную победную тираду.
- Она у меня, вообще, умница, - Леха собственнически хлопал меня по спине. - Бешеная, правда, немножко, но это не страшно... Кстати, Олег, а почему, если уже все ясно с Ван Гогом, Женьку на предмет знакомства с убитой допрашивали? И про Шайдюка ты ведь тоже, когда узнал, напрягся?
- Следствие обязано отрабатывать все версии. Под нашего маньяка, как метко заметила твоя девушка, очень легко закосить. Так что...
- А почему тогда никто в городе ничего про Ван Гога не болтает? Про маньяка почему-то все знают, а про Ван Гога ни слова? - встряла я, отпив немного кофе и осторожно поставив чашку все на тот же "Спорт-экспресс".
- Потому что "потому" - окончание на "у", - глубокомысленно отозвался "рейнджер". - Потому что бабулькам на улицах и тетенькам в магазинах вовсе не обязательно все знать. Потому что есть тайна следствия, - он покосился на меня и печально уточнил. - Была... Потому что... Ай, ладно, ребята! Давайте что ли дернем одного коньячку, без кофе? Ну его на хрен этого маньяка! Покрошил он пятерых, но ему, когда мы его поймаем, тоже мало не покажется. А поймаем мы его обязательно. И даже без помощи очаровательных девушек.
- Про то, что пять человек в "Едоках картофеля", и про то, что он, в точном соответствии с картиной, убил двух мужчин и трех женщин, вы тоже знаете? - тоскливо уточняла я.
