Она прекратила рыдать совершенно неожиданно. Резко распрямилась, встала и молча пошла на кухню, сжимая в руках стакан, принесенный Лехой. В раковину плеснулась вода. Хлопнула форточка.
- Идите сюда, - спокойно позвала Марина. - Идите сюда, раз уж пришли... Родственнички.
Когда мы зашли на кухню, она сидела на подоконнике и курила, стряхивая пепел в ладонь. Курила как-то странно, жадно, щурясь от дыма и каждый раз бросаясь на сигарету, как голодный младенец на соску. Так обычно курят в кино партизаны или уголовники. Дым тянулся в окно, сизым туманом клубился перед её лицом.
- Значит так, - она в очередной раз щелкнула указательным пальцем по тонкому коричневому столбику, - даже если вы что-то и знаете, вы, на самом деле, никому ничего не скажете. Я вам этого сделать просто не позволю... И доказательств никаких нет. Для всех он мертв. Для всех!.. Я, кстати, сразу поняла, что надо ждать беды, когда Ксения мне сказала, что ты приходила, теперь уже Марина смотрела только на меня.
- Сказала все-таки?
- Ну, а ты как думаешь? Еще спросила, где такую необразованную невесту для моего брата нашли? Странная, говорит, ты, вроде как ненормальная немножко... Н-да... Странная... И чего вы теперь хотите?
- Ничего, Марин! - Леха неуверенно подался вперед, но остановился. Просто ты будь спокойна насчет того, что мы никому ничего не скажем... И еще... Та женщина из профилактория, и девушка, которую возле хлебозавода задушили - они тоже имели отношение к смерти Найденова?
Она побледнела. Совсем чуть-чуть, но все-таки побледнела. Если бы не красно-розовая, сморщенная кожа на месте ожога, эта внезапная бледность и вовсе не была бы заметна. Мне вдруг захотелось убежать, пока Марина не успела сказать ни слова, и ничего-ничего больше об этом деле не знать.
Но она сказала, прикрыв глаза и взмахнув длинными темными ресницами. Вернее, спросила:
- Что ж вы так, красные следопыты? Все разведали, а это - нет! Я думала, вы мне скажете, при чем тут девушка и женщина из профилактория? Потому что Большаков, Найденова и Протопопов - это Андрей, и он имел на это право. Но ни Силантьеву, ни Баранову он не убивал. Они к этому делу не имеют никакого отношения. До того, как они умерли, я о них ничего не слышала.
- Но Ван Гог.., - неуверенно начала я.
- Да, Ван Гог, - жестко оборвала Марина. - У бабы Тани удивительно хорошо с памятью. Правда, "Подсолнухи" висели в са-амом дальнем углу, а видела она, скорее всего "Цветы в синей вазе" и "Спальню в доме Винсента". Ну, уж так получилось... Да, это Ван Гог. И кто-то очень ловко пристроился вслед за Андреем, тоже поняв, что это - Ван Гог и уловив систему.
- О, Господи! - сорвалось с моих губ.
- Значит, он все-таки подавал тебе знаки? - пробормотал Леха. - А я ещё чувствовал: что-то во всем этом не то. Зачем оставлять такие явные и такие странные следы?.. Оказывается, он давал тебе понять, что жив, и что убийцы получают то, что заслужили?
- Да, - она глубоко затянулась и, продолжая держать ладонь с пеплом "лодочкой", села на табуретку. - Только я тоже поняла не сразу. Когда узнала, что Большакова зарезали, подумала: "Есть же справедливость на свете!" На картошку даже внимания как-то не обратила... Потом Тамара. Бинт. Трубка... Я почему-то как чувствовала, что следующими будут "Подсолнухи". Знала, и все тут!
Я тоже села на свободный табурет и осторожно спросила:
- А почему все-таки Ван Гог? Потому что Андрей его очень любил?
- Любил. И я любила. На лекции по искусству ходила. У нас в институте их профессор Санталов отлично читал... Но, честно говоря, это уже все потом... Мы ведь с Андреем в Пушкинском музее познакомились. Странно, да? Учились в одном ВУЗе, а познакомились в музее. Он, правда, потом говорил, что давно меня заметил, ещё в коридорах институтских внимание обращал. Но так, чтобы первый раз друг с другом заговорить - это в музее. На первом этаже. Я ходила с умным видом, каких-то испанцев или итальянцев семнадцатого века разглядывала, а Андрей подошел сзади и спрашивает: "Девушка, неужели вам это нравится? Какой-то Франс Снейдер! "Мясная лавка", "Рыбная лавка"... Фу! Живодерня пополам с гастрономией! Пойдемте наверх, я вам кое-что получше покажу". И за руку меня взял. Сразу. У меня сердце так и замерло. Я каждый бугорок на его ладони чувствовала. Иду по лестнице, а сердце колотится... Пришли прямо к Ван Гогу. Андрей на "Пейзаж в Овере после дождя" показывает и спрашивает: "Вам плакать не хочется? Не от того, что плохо, а от того, что хорошо?".. Ой, как мне хотелось плакать! Не от Ван Гога, конечно... Ну, в общем, вот так все и получилось... А что там Ксения наболтала? Наверное, что я преступную халатность допустила и кого-то убила?
