В коридоре раздавались шаги, слышались негромкие голоса. Пахло сердечными каплями. Как ни странно, Викторию Павловну привели в чувство довольно быстро, а вот с "невротиком" из третьей палаты медсестре пришлось возиться чуть ли не целый час. Периодически она проносилась мимо нашей двери в своих белых сабо и звучно сообщала: "У Лесникова опять истерика! Может быть, ему реланиума вколоть?"
В ответ что-то угрюмо бормотал Анатолий Львович, и хлопанье сабо снова гасло в конце коридора.
Мы молчали. Алиса мяла в пальцах незажженную сигарету и едва слышно цокала языком, словно пыталась припомнить какой-то ритм. Я тупо собирала в мелкие складки край покрывала. В комнате не пахло ничем, кроме терпкой туалетной воды моей соседки, но мне почему-то упорно мерещился сладковатый душок разлагающегося мертвого тела.
Первой заговорила Алиса.
- Страшно.., - просто и тихо сказала она. - А тебе страшно, Жень?
- Не то чтобы страшно, просто на душе гадко как-то...
- Вот-вот! - она, наконец, отложила истерзанную сигарету в сторону. Кажется, будто шальная пуля рядом с башкой пролетела: хоть и не задела, а все равно все поджилки трясутся...
Я была не в самом поэтическом настроении, поэтому образность Алисиного высказывания оценила, но ответить в том же духе не смогла. Слишком уж приземленно реальными были и синюшные ноги Галины Александровны с расширенными варикозными венами, и её задравшаяся ночная сорочка, и распечатанная пачка "Юбилейного" печенья, из которой она, вероятно, успела съесть перед сном всего лишь две-три печенюшки...
Впрочем, Алиса тоже достаточно быстро вернулась к "прозе жизни".
- Про бутылку не скажем? - в голосе её слышалось что-то заискивающее и заговорщическое одновременно. - Да ведь?.. Пусть пока постоит в шкафу, а потом выкинем!
Я догадывалась, что она заговорит об этом рано или поздно, но все равно как-то напряглась и почувствовала гаденькую, холодную пустоту в животе.
- Ну, можно, наверное, и не говорить.., - мне хотелось, чтобы фраза прозвучала раздумчиво и невозмутимо, однако, вместо этого из горла вырвалось какое-то жалкое блеяние. - Все равно ведь и ежу понятно, что это - простое совпадение!.. Это же надо быть совсем конченным психом, чтобы сначала демонстративно распить вино с двумя свидетелями, а потом подложить к трупу такую же гроздь, как на этикетке...
Ах, как позорно и явно маячил в конце последнего предложения знак вопроса!
Алиса обиженно усмехнулась:
- Если хочешь, кстати, можешь и сказать! Я тебя молчать не заставляю. Просто прошу... Как будто я не знаю, о чем ты сейчас думаешь! "А вдруг я ничего милиции не расскажу, а, на самом деле, это она и есть убийца? Или сообщница!"
- Ничего я такого не думаю!
- Думаешь-думаешь! - указательным пальцем она катнула сигаретку по столу. - Сидишь и трясешься вся, вместо того, чтобы логически мозгами раскинуть... Ну, что тебе кажется подозрительным, а? То, что я к Рождеству вино притащила, или то, что на этикетке виноград нарисован?.. Просто вино, как это ни странно, делают из винограда! Делали бы из морковки - морковку на бутылке бы нарисовали...
"И на грудь Галине Александровне тогда тоже положили бы морковку!" промелькнула у меня в голове истерическая мыслишка. Естественно, вслух я её произносить не стала и вместо этого с фальшивым возмущением фыркнула:
- Да ничего мне не кажется подозрительным! Что ты ко мне пристала?!
- Если бы ты только знала, как я сама жалею, что притащила это дурацкое вино! - Алиса вздохнула. - Ну, кто же мог предполагать, что такое случится?!. В принципе, даже если и узнают про бутылку, ничего страшного, наверное, не будет. Разберутся, конечно. Обидно только, что проформы ради по всяким допросам затаскают, слухи поползут...
- Да, слухи это, конечно, неприятно... Особенно, в маленьком городке.
- "Неприятно"?!! Ничего себе, "неприятно"!.. Да меня с работы вышвырнут и все! Вот и пойду потом полы в каком-нибудь детском садике мыть.
- Ну, это ты, по-моему, слишком краски сгущаешь!
- Если бы! - она снова горько усмехнулась. - Уволят и "до свидания" не скажут!