Индейцев можно были видеть только тогда, когда они перебегали от дерева к дереву, но их ужасные вопли, звеневшие в воздухе, говорили, что их, по меньшей мере, в десять раз больше, чем защитников.
– Почему они не пытаются увести лошадей? – спросил Дикий Билл, когда его друг, стоявший рядом, из своего любимого длинного ружья отправил одного краснокожего в вечность.
– Думаю, попытаются. Я, скорее, отдам свою голову, чем Пудреное Личико – этот зверёк вынес меня из стольких передряг, что я сбился со счёта, – сказал Буффало Билл, имея в виду своего любимого коня.
– А я отдам голову вместо Чёрной Нелл – она никогда не бросала меня. Она разобьёт голову любому краснокожему, который захочет сесть на неё. Но почему бы нам не добраться до лошадей? Если бы я был с Нелл, то я был бы в десять раз полезнее, чем сейчас. Если кобыла там, где я её оставил, я буду здесь через полминуты.
– Ага, а когда она будет скакать через них, они усеют её стрелами или нашпигуют свинцом. Подожди, сейчас я дам приказы Дэйву и ребятам, а потом мы доберёмся до лошадей и сделаем вид, как будто только что подъехали.
– Дело говоришь, Билл. Я на Чёрной Нелл и ты на Пудреном Личике ударим им в тыл, и они разбегутся.
– Нашпигуем их. Я скажу парням, что мы собираемся сделать, чтобы они не стреляли, когда мы подъедем.
Буффало Билл быстро рассказал о своей задумке Дэйву Татту и рабочим, которые стреляли в каждого, кого видели среди деревьев. Девушки и мать не должны были пока ничего знать. Два Билла были так уверены, что сумеют разогнать врага, как будто у них уже всё получилось.
Дэйв Татт не выразил желания идти с ними. Это немного удивило Буффало Билла, поскольку на такое соблазнился бы любой храбрец. Но для этого – как и для всего остального – были свои причины, и читатель вскоре узнает о них.
Дэйв и другой белый мужчина вместе с неграми, ускоряя стрельбу, двигались от окна к окну, но должны были стрелять выше и избегать одной стороны – той, которую выбрали два храбрых человека границы.
Два друга, прихватив оружие, ползли в тени кустов, пока не добрались до пшеничного поля за деревьями. Здесь они пошли быстрее. Оставалось совсем немного до пастбища, куда они прибыли как раз вовремя.
Здесь уже было полдесятка смуглых фигур. Лошади, и так взволнованные стрельбой, беспокоились из-за приближающихся индейцев.
Раздалось два резких свистка. Они предназначались для лошадей, которые их хорошо поняли. Чёрная Нелл и Пудреное Личико подскакали к краю поля. В следующий миг двое мужчин, которые не нуждались в сёдлах и поводьях, вскочили на лошадей и без слов ринулись на индейцев.
Индейцы были повержены так неожиданно – не выстрелами, а томагавками, – что не подняли тревоги в лесу. Затем двое мужчин припустили лошадей и сейчас совсем не бесшумно, а с гиканьем и воплями, понеслись в тыл изумлённых краснокожих, выпуская во врага смертоносные пули.
Кружась, разворачиваясь, никогда не промахиваясь – казалось, их двадцать, а не двое – Дикий Билл и наш герой ворвались в ряды индейцев, неся смерть при каждом прыжке.
Индейцы (это были шайенны) решили, что к защитникам дома прибыло подкрепление, и разбежались в разные стороны, но прежде не менее половины их полегло на месте.
– Проклятье, почему из дома так палят? Меня задели уже второй раз! – крикнул Дикий Билл, вытирая кровь из раны на щеке.
– А у меня дыра в шляпе, – сказал Буффало Билл. – Хотел бы я знать, что это значит. Ведь им известно, что мы здесь. Неважно! Я должен поймать старого Маккэндлеса. Если мать его видела, он должен быть здесь. Будем преследовать их до конца.
Двое мужчин пустились в погоню, и снова пуля, очевидно из дома, прошла так близко к голове Буффало Билла, что он почувствовал её дуновение.
Индейцы разбежались кто куда, но двое мужчин настигли ещё полудесятка. Тут они решили, что не стоит далеко уходить от дома, не то скрывшиеся индейцы возобновят атаку, и они поскакали назад.
Они не нашли белого человека среди убитых, поэтому Билл подумал, что если Маккэндлес и был в отряде, то на этот раз он спасся.
Приближаясь к дому, они, как могли, постарались показать, кто это. Они не остались непонятыми и избегли опасностей, которые во время боя, как казалось друзьям, грозили им, скорее, не от чужих, а от своих.
