Будни контрразведчика - страница 22

Подготовительная стадия проведена удачно. В десять часов через забор в сад «Рокового дома» забросили несколько кусков мяса со снотворным. Через четверть часа свирепые сторожевые псы спали глубоким сном. Вокруг все дышало покоем. Хаббард-Джонс, смирившись наконец с тем, что Рональд не возьмет на себя его обязанности, тоже, казалось, успокоился. Весь день он пил, не переставая, но тем не менее позволил облачить себя в черный кожаный комбинезон и намазать лицо черной ваксой.

Скромница вслух читала по списку, а Рональд и Джок Мак-Ниш вооружали и снаряжали нетвердо стоящего на ногах и с ухмылкой озирающегося шефа.

1 нож с длинным тонким лезвием, 2 ножа с широким лезвием, 1 автоматический пистолет 32-го калибра, 2 микро-фотокамеры.

И так далее… Длиннейший список, но наконец отряд спецназначения в составе одного человека был полностью экипирован и готов к бою.

И только когда шефа укладывали на крышу фургона, стало ясно, что он мертвецки пьян.

Хаббард-Джонса спрятали под куском брезента, приставную лестницу унесли, и вдруг из-под брезента высунулась перекошенная черная физиономия:

– Мне не дали бомбы со слезоточивым газом!

– Дали, дали. Я все проверила дважды, – ответила Скромница. Она вышла с ними попрощаться и, дрожа от холода, стояла у фургона. Машина тронулась в путь, когда было далеко за одиннадцать. Скромница помахала им вслед рукой.

Джок гнал сломя голову и не обращал ни малейшего внимания на Хаббард-Джонса, если тот вдруг начинал отчаянно барабанить по крыше, требуя, чтобы машину остановили. Только благодаря Мак-Нишу налет вообще состоялся. Было уже без четверти двенадцать, когда веревку с крюком зацепили за платановую ветвь, и Хаббард-Джонс повис, качаясь, над забором «Рокового дома»… Рональд и Джок ждали, напрягши слух. Наконец послышался тяжелый глухой удар…

– Приземлился!

Затем раздались неверные шаги, приглушенные проклятия, что-то звякнуло. Хрипение, кашель, плевки – из-за забора поднялось клубящееся белое облако.

– Боже милостивый! Он хлопнул об землю слезоточивую бомбу, – догадался Джок.

Полицейский констебль Уорт любил ночные дежурства. Он с удовлетворением бродил в одиночестве по пустынным улицам, погруженный в свои мысли. Он перебирал в памяти все когда-либо нанесенные ему обиды, стараясь ни одной не пропустить. А в этот ясный вечер, совершая обход залитых луной улочек и переулков, Уорт неотступно думал о самой большой своей обиде. Это было нечто из ряда вон выходящее, и вот уже две недели воспоминание о ней наполняло его душу сладостной болью. Подумать только – явился инспектор и приказал (конечно, чтобы задержать продвижение Уорта по службе) освободить из-под ареста преступника (задержанного Уортом с риском для жизни), который выдал себя за слепца, оказал сопротивление властям и совершил нападение на офицера полиции… Тут Уорт заметил неподалеку в тени дерева огромный фургон. Констебль насторожился. Фургон мог быть связан с нарушением порядка, нарушение порядка могло означать арест, аресты же, по мнению простодушного Уорта, означали продвижение по службе.

Используя полицейский прием, известный под названием «растаять в ночной темноте», он стал крадучись подбираться к фургону.

Облако слезоточивого газа развеялось, кашель затих вдали, и Рональд и Джок принялись за запасное колесо, из которого предварительно был выпущен воздух. Они положили колесо на мостовую, разбросали вокруг инструменты, надеясь таким образом создать впечатление, будто заклеивают прокол, если вдруг привлекут к себе чьи-нибудь любопытные взоры.

– Дай бог ему унести оттуда ноги!

– Черта с два, – бесстрастно ответил Джок. – Ничего у него не выйдет. Поручил бы мне – я с четырнадцати лет взламываю замки и залезаю, куда надо. И сцапали меня всего два раза. Так-то. И вообще, на черта нам мерзнуть вдвоем, – рассудил он, забрался в кабину и тут же заснул.

Рональд остался один, он так замерз, что у него не гнулись пальцы. Он считал своим долгом думать и тревожиться о Хаббард-Джонсе, но мысли его были заняты только Скромницей…

Внезапно ему в лицо посветили фонариком.

– Что случилось, приятель?