Кое-как я выбрался из кровати и стал осматривать свое пальто. Сначала мне показалось, что письма нет, но потом что-то хрустнуло, и стало ясно, что конверт проскользнул под подкладку. Вот еще один недостаток того, что ты сам у себя слуга. Не замечаешь, что в кармане дырка. Я положил письмо в другой конверт вместе с запиской: «Это документ, о котором я говорил, когда был в беспамятстве. Он может представлять для вас интерес».
Следующие два дня прошли без происшествий. А потом Фишер явился снова и в сопровождении констебля. Я уже вставал, хотя чувствовал себя неважно. Визитеров я принял в гостиной.
– Ричард Оливер Арнольд, – без промедления заговорил Фишер, – у меня имеется ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в убийстве Артура Филдинга посредством отравления газом, имевшем место 29 июня сего года. Вы можете сохранять молчание, но если хотите сделать заявление, то мой долг предупредить вас, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Существуют положения столь отвратительные, что мысль о них невообразима, во всяком случае, применительно к себе самому. Они могут рассматриваться как вероятность, отдаленная, но не вполне немыслимая, когда речь идет о других, но никогда, решительно никогда, когда дело касается лично вас. Мне хватило ума не произнести ни слова, пока не приехал Крук.
«Он, конечно же, знает, – думал я, – как действовать в этой абсурдной ситуации. Но как это странно и, более того, как это сардоническим образом забавно, что я, свободный человек, вставший на защиту женщины, которая, я в этом уверен, не совершала убийства, закончу тем, что меня арестуют, обвинив точно в таком же преступлении!»
Долгими часами, ушедшими на ожидание Крука, я сочинял, оттачивал и совершенствовал речь, которую, когда придет срок, произнесу.
– Ну-ну, – усмехнулся Крук, – вот теперь ты, пожалуй, поверишь, что я знал, о чем говорил, когда предупреждал тебя, что от судебных игрищ надо держаться подальше. Бесполезное это дело, старик. Наверное, бывают случаи, один из ста, когда чужак бьет в лузу и попадает в нее, но неразумно ставить на чужака, если не знаешь о сути дела гораздо больше, чем вот, например, ты. Не хочу тебя обидеть, но если бы ты отправился пострелять уток, как я советовал, или занялся чем-то еще, безвредным сравнительно, то не попал бы сейчас в передрягу.
– Да, – не без горечи кивнул я, – а Виолу Росс повесили бы за убийство, и все бы довольные разошлись.
– Ну, по меньшей мере Филдинг остался бы жив и ты тоже.
– Я и сейчас еще жив и намерен таковым оставаться. Что касается Филдинга, на этот счет есть официальное заключение.
– А ты слышал когда-нибудь о парне по имени Марк Аврелий? Когда я был маленьким, моя тетка прислала мне его размышления. Ну, не помню, как они там назывались. Изящный такой томик с картинкой, на которой старый джентльмен в лиловом плаще и белом цилиндре прогуливался между лавандовых клумб. Признать, что ты был неправ, – всего лишь то же самое, что сказать, что сегодня ты стал умней, чем был вчера. Это одно из его высказываний. Что ж, даже полиция не погнушается тем, чтобы признать: есть кое-что в старикане, который такое сообразил.
– Мне кажется, они взялись за меня всерьез, – сказал я.
– Знаешь, во что обходится государству судебный процесс по обвинению в убийстве? В пять тысяч фунтов. И это не считая твоих налогов. Следствие не станет вгонять общество в такой расход, хорошенько сперва не подумав.
– Но с какой стати они ко мне прицепились? – возмутился я.
– Ну а отчего же нет, – рассудил он.
– Как? Ты хочешь сказать, что я убил его?
– Ты ведь был в ванной перед ним.
– Но и Росс тоже. И какой у меня мотив?
– А у Росса какой?
– Он не знал, что следующим пойдет Филдинг. Он думал, что в ванную пойду я.
– И забил трубу тряпкой?
– Это была лишь одна из целого ряда попыток вывести меня из игры.
– Кончая отравленным виски?
– Да.
– И ни одной попытки успешной?
– Ни одной, если не считать успехом последний ход полицейских.
– На твоей стороне презумпция невиновности, – утешил меня Крук.
– Однако же какой у меня мотив? У меня нет никаких счетов со стариком Филдингом.
