Однако это предположение не могло его удовлетворить, ибо своеобразие провала в его памяти заключалось в том, что он мог хранить в своих воспоминаниях любые мысли, только не пережитое. Иногда он не знал, что он делал пять минут назад и делал ли он вообще что-либо. Даже время не поддавалось оценке. Как мог окружающий его мир так внезапно измениться? Мир этот был совсем не плох, наоборот, но то, что он так внезапно стал другим, было жутким. Даже люди, с которыми он встречался после катастрофы, вели себя странно. Когда он с ними разговаривал, ему никто не противоречил. Ему ни разу не пришлось чего-то добиваться, и с течением времени он замечал все отчетливее, что смысл этой жизни от него постоянно ускользал. И он не видел выхода из своего пугающе гармоничного и бесконфликтного мира.
У него болела голова. Снова он проснулся с ощущением, будто он не спал, а был выключен. Каждая из его мыслей возникала из ничего. Все было как-то словно в мире грез, вызывало ощущение нереальности. Но ведь где-то должно быть что-то осязаемое, что-то такое, что придавало смысл его жизни. Однако, как он ни пытался, он ничего не мог найти.
В последнее время он часто страдал головной болью, это он мог хорошо вспомнить. Может быть, его состояние было следствием головной боли и окажется просто временным кризисом.
Боли усилились, и вдруг раздался голос. Голос женщины.
— Герберт Шлегель, вы можете меня слышать? — Впервые за все время кто-то назвал его. по имени. Он огляделся и заметил женщину средних лет. У нее был громкий и навязчивый голос.
— Конечно, я вас слышу, — ответил он вяло и удивленно.
— То, что я вам сейчас скажу, будет для вас сначала совершенно непонятным и… — Голос прервался.
— Что будет для меня непонятным? — спросил он.
— Вы уже больше не живете, вы мертвы.
Молчание.
— Как вы можете говорить, что я мертв, когда вы в то же время разговариваете со мной? — Теперь он разглядел женщину более четко, у нее было несимпатичное лицо, которое он однажды уже видел.
— Я же сказала вам, что это будет для вас сперва совершенно непонятным. Вы погибли во время автомобильной катастрофы и…
На этот раз он сам прервал ее.
— Но я же живу! Разве вы не видите? Я живу и разговариваю с вами, и я могу вас видеть совершенно отчетливо, так же как и вы видите меня перед собой.
Он не знал, как ему вести себя. Женщина, видимо, была ненормальной.
— Дайте же мне договорить до конца. Это кто-то другой, кого вы видите. Строго говоря, мертвым являетесь не вы сами, а только ваше тело.
— У вас своеобразный юмор. Не хватает, чтобы вы еще внушили мне, что я теперь на небесах.
— Нет, вы на земле. Я знаю, что будет очень трудно оставить вас наедине с истиной, я долго думала, как вас в этом убедить. Такое возможно лишь в том случае, если вы сами будете мне помогать.
Это уже не было похоже на слова ненормального человека. Он заколебался. Все как-то изменилось после катастрофы. Но поверить в то, что он мертв? Это уже абсурд.
— Я не улавливаю никакого смысла в ваших словах. Вы утверждаете, что я мертв, но я, наверное, сам должен лучше других знать, что ваше утверждение не соответствует действительности. А потом вы сами себя поправляете и говорите, что не я, а мое тело мертво, и требуете еще сверх того, чтобы я вам помог…
Снова молчание.
— Я знаю, что это почти невозможно, но, пожалуйста, попытайтесь, попробуйте поверить всему, что я вам говорю.
Женщина была взволнована, она часто дышала.
— Да, ваше тело мертво, но ваш мозг, он еще живет и находится в питательном растворе.
Что говорит тут эта женщина и чего требует, прежде всего, она от него, чтобы он в эту… чепуху, да, да, лучшего слова не придумаешь, поверил?
— Послушайте, я живу. — Он выговорил последнее слово со страстью, потом разволновался еще больше. — Я живу, вокруг меня постоянно что-то происходит, я вижу вас, и я разговариваю с вами. Кто вы такая вообще?
— Простите, я забыла представиться. Меня зовут Диана Келлер. Я сотрудница доктора Ламперта в институте трансплантации мозга.
— Никогда не слышал о таком.
— Институт создан совсем недавно. До этого у нас было очень мало практики. Мы интересуемся прежде всего теорией.
