Снова прошли часы, часы паники, отчаяния. Часы, за которые я продумал всю свою прежнюю жизнь. Невероятно, но небольшого промежутка времени оказалось достаточно, чтобы вспомнить все пережитое. Я даже не ходил еще в школу, нет, не это, но я чувствовал любовь моих родителей и их безграничную заботливость, вспомнил свой первый поцелуй и с дрожью пережил время перед отбором в космический полет. Я чувствовал близость друзей и их симпатии, и я почувствовал вдруг что-то еще: радость. Радость и гордость за то, что меня уважали.
Но даже все это мне не помогло, все закончилось слишком скоро. Но бессмысленной моя жизнь не станет.
Через пятьдесят минут истощится запас кислорода. Мой мозг кончит мыслить, и я войду снова в круговорот природы. Мои атомы и молекулы будут образовывать новые соединения и вещества, и, быть может, когда-нибудь они соединятся в другой, новый интеллект, чтобы начать круговорот сначала.
Я буду постепенно готовиться — это звучит совсем буднично, не правда ли? Но это совсем не так, я сражен. Только что я написал письмо матери, положу его тоже сюда. Если капсулу с записями найдут, то будет понятно наше исчезновение, но, может быть, лучше, если ее не найдут…
И все ж она не должна затеряться, ведь местонахождение боарита очень важно. Иначе действительно все было бы напрасно.
Когда я начинал свою записную книжку, то в руках у меня был маленький высохший листок клевера. Че-тырехлепестковый, невзрачный, немного осыпавшийся по краям — это от Симоны, он должен был принести мне счастье… Он будет сопровождать меня до конца. Многое еще лезет в голову, но времени остается все меньше. Когда я смотрю на манометр, я вижу, как падает давление в баллонах.
Пора, я отключил шлемофон. Меня окутал покой. Я слышал только биение собственного сердца. Кислорода еще на три минуты. Я как раз собирался подойти к Леону, обнять его. Но его нет здесь больше, должно быть, его засосало… Он перенес это легче, гораздо легче.
Скоро я исчезну в пасти, буду медленно скользить в глубину. Когда это произойдет, мне нужно будет только спустить предохранитель. Все так просто. Очень просто…»
Медленно кладу я маленькую записную книжку на стол. И здесь мой взгляд снова падает на невзрачный листок клевера. Подумав, я снова бережно прячу его в книжку.
— Да, он все-таки не смог взять его с собой!
— Что ты имеешь в виду, Джон? — Карл взглянул мельком и снова углубился в документацию.
— Я скажу тебе это позже. А сейчас я поднимусь в отдел оповещения, — сказал я запинаясь.
Карл удивленно посмотрел на меня.
— Что тебе сейчас там делать?
— Ну сначала сообщить о месторождении боарита, а затем прояснить одну старую историю. Кстати, отыщи мне, пожалуйста, письмо, то, что он писал своей матери.
Михаэль Самайт
ОТПУСК ПО-АЛЬДЕБАРАНСКИ
В следующий раз возле Альдебарана я сделаю такой же большой крюк, как мой кот Антей вокруг хомяка моего соседа, которого он в желании съесть что-нибудь принял однажды за особенно жирную мышь.
У Антея, некогда гордого хозяина всего нашего переулка, шерсть от ужаса встала дыбом, когда его тонкое обоняние доложило ему, что перед ним славящийся своими челюстями пахучий грызун.
Так как мой сосед Реджинальд регулярно заходил ко мне и запах его любимца, столь ненавистный Антею, разгуливал по всей квартире, потерявший покой сиамский кот неделями прятался на верхней полке книжного шкафа, переживая былой страх. Обычно между Золя и старинными сказками. Я как раз начал собирать книги Золя с романа «Жерминаль». Там, где я мысленно видел уже полное собрание сочинений Золя, в темных запыленных переплетах лежал Антей и время от времени геройски шипел.
Я могу понять своего кота. То, чем был для него хомяк, для меня олицетворял Альдебаран.
Путешествие для меня устроил Реджинальд. Разумеется, кое-что я уже знал об этой звезде — в пределах общих сведений. У мягких нравом альдебаранитов, рост которых не превышал роста десятилетнего ребенка или высоты фарфоровых карлиц в саду, в головах размером с дыню имелся немалый мозг. Легендарная любезность и созревший в течение миллионов лет разум альдебаранских тетраподов предоставили им в масштабе галактик такое же место, какое соответствует в Европе примерно Венгрии. Поговаривают даже о «галактических мадьярах», их якобы дружелюбном отношении к посетителям, ровном нраве южной невозмутимости («не пришел сегодня, приду завтра»).
