Такой исчерпывающий ответ вызвал полное одобрение комиссии. Застыв от изумления, я некоторое время сидел без движения и только, когда экзаменатор уже переходил к следующему вопросу, воскликнул:
— Простите меня, достойные андригоны, но… Но я как раз родом с Земли; не сомневаетесь же вы, что я живой, и вы слышали, как меня вам представляли…
Воцарилось неловкое молчание. Учителя были глубоко задеты моим бестактным выступлением и едва сдерживались; молодежь, которая еще не умеет скрывать своих чувств так хорошо, как взрослые люди, смотрела на меня с явной неприязнью. Наконец экзаменатор холодно сказал:
— Извини нас, пришелец, но не слишком ли большие требования ты предъявляешь нашему гостеприимству? Разве мало тебе торжественного приема, банкета и знаков уважения? Разве ты не удовлетворен приглашением к высокой экзаменационной жраве? Тебе этого мало, и ты домогаешься, чтобы мы сознательно, ради тебя изменили… школьную программу?!
— Но… Земля действительно обитаема… — выдавил я, смешавшись.
— Если бы это было правдой, — сказал экзаменатор, глядя на меня так, словно я был прозрачный, — это являлось бы нарушением законов природы.
Я счел его слова оскорблением моей родной планеты, поэтому, не простившись ни с кем, немедленно вышел, сел на первого попавшегося пидлака, поехал на космодром и, отряхнув прах Андригоны с ног своих, вылетел на дальнейшие поиски ножика.
Таким образом я садился поочередно на пяти планетах группы Линденблада, на планетах стереотропов и мелациан, на семи больших телах планетного семейства солнца Кассиопеи, посетил Остерилию, Аверанцию, Мелтонию, Латерниду; все рукава большой спиральной туманности в Андромеде, системы Плезиомаха, Гастроклация, Эвтрему, Сименофоры и Паралбиды; в следующем году я систематически обыскал окрестности всех звезд Саппоны и Меленваги, а также планеты Эритродонию, Арреяоиду, Эодоцию, Артенурию и Строглон со всеми его восемьюдесятью лунами, иногда такими маленькими, что на них едва можно было посадить ракету. На Малой Медведице я сесть не мог, там как раз был переучет; потом очередь дошла до Цефеид и Арденид; и у меня просто руки опустились, когда я еще раз по ошибке сел на Линденблад. Но я не сдался и, как подобает настоящему исследователю, двинулся дальше. Через три недели я заметил планету, поразительно похожую на памятную мне Сателлину; сердце забилось у меня быстрее, когда я облетал ее по сужающейся спирали, напрасно высматривая космодром. Я уже хотел направиться обратно в бесконечность и тут вдруг заметил, что какая-то малюсенькая фигурка подает мне снизу знаки.
Заглушив двигатель, я быстро спланировал и посадил ракету вблизи группы живописных скал, на которых высилось большое строение из тесаного камня. Навстречу мне бежал полем рослый старец в белой рясе доминиканца. Как оказалось, это был отец Лацимон, руководитель всех миссий, действующих на территории ближайших созвездий в радиусе шестисот световых лет. Эта область насчитывает около пяти миллионов планет, в том числе два миллиона четыреста тысяч обитаемых. Отец Лацимон, узнав о причине, которая привела меня в эти края, выразил сочувствие и одновременно радость по случаю моего прибытия, потому что, как он сказал, я первый человек, которого он видит за последние семь месяцев.
— Я так привык, — сказал он, — к обычаям меодрацитов, населяющих эту планету, что неоднократно ловил себя на забавной ошибке: когда я хочу внимательно к чему-нибудь прислушаться, то поднимаю вверх руки, совсем как они… (У меодрацитов, как известно, уши находятся под мышками.)
Отец Лацимон оказался очень гостеприимным; мы вместе съели обед, приготовленный из местных продуктов (тухнивые пижульки в трясне, тощистые спичавы, а на десерт мисяны — я давно уже таких не пробовал^, йосле чего вышли на веранду миссии. Лиловое солнце припекало, птеродактили, которых на планете было несметное количество, пели в кустах, и в полуденной тишине дочтенный приор доминиканцев начал поверять мне свои печали — жаловался на трудности, мешающие миссионерской деятельности в этих районах. Так, например, пятиронцы, обитатели горячей Антилены, которые мерзнут уже при шестистах градусах по Цельсию, даже слышать не хотят о рае, зато описания ада пробуждают в них живейший интерес в связи с удобствами (кипящая смола, пламя), которые там имеются. Кроме того, совершенно неизвестно кто из пятиронцев может принимать священный сан, поскольку у них различается пять полов; это непростая проблема для богословов.
