Сознание стало возвращаться. И первым делом вместе с сознанием пришел стыд. Ей вдруг стало страшно неловко от того, что она раздета. Эта близость с другим, чужим человеком была так странна, так интимна, так… волнующа. Она старалась не смотреть на него, но глаз невольно натыкался на спокойную мужскую плоть, и Лера прятала глаза.
Наступил завершающий момент лечения. Лесник положил Леру на лавку в помывочной и жесткой, хорошо намыленной мочалкой стал тереть ее тело. Она старательно закрывала глаза, но ее безвольная рука случайно билась о его мужскую гордость, и с каждым разом она чувствовала, что ЭТО меняет форму.
Рука Вадима замедлила движение у нее между ног, и если бы она была сейчас без сознания, неизвестно, совладал ли бы он с собой. Она крепко сжала ноги и сквозь стиснутые зубы прошептала:
— Не надо.
Он промолчал. Выскочил на воздух, упал в снег и вернулся уже в спокойном состоянии. А Лера как лежала на лавке вся красная и распаренная, так и осталась лежать. Он окатил ее теплой чистой водой из шайки, укутал простыней, вставил ее ноги в валенки, надел тулуп, затем оделся сам и повел в дом, на мягкую, пахнущую березовым листом кровать.
Она крепко уснула и проснулась только от солнечных лучей, которые ей били прямо в глаза. Свисток барабанил по полу хвостом, Вадим пил чай. Было тихо и покойно.
— Мне домой пора, — сказала Лера. — Мои, наверное, уже бьют тревогу. Ты проводишь меня?
— О чем речь? — отозвался хозяин. — Надо подумать, во что тебя одеть.
— Ты хоть понимаешь, что спас мне жизнь? — Лера подняла на него полные благодарности глаза.
— Понимаю. Значит, за тобой должок.
— Спасибо. Что я могу для тебя сделать?
— Да это я так… Не надо мне ничего. Давай лучше собираться.
Лера не отходила от Игоря ни на минуту, пыталась выпытать подробности похищения. Но он ушел в себя, ни о чем не говорил, только смотрел на игру вуалехвосток в огромном Сашином аквариуме. В заботах о сыне горе от потери двух близких людей куда-то, скорее временно, ушло за спину. Она возвела бетонную стену между прошлым и настоящим, и эта стена не давала ей расслабиться, выплакать горе, омыть его слезами.
Хоронить Павла Александровича нужно было на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой его матери. Буквально за неделю до кончины он говорил Лере об этом. Игорю рассказали о смерти крестного, он и на это никак не отреагировал, по-прежнему был тих и печален. Тетя Вера как-то сразу постарела еще больше и все повторяла, что скоро и ее очередь.
В тоскливом унынии у Леры совсем опустились руки. А ведь, кроме нее, заниматься официальными делами было некому. Если бы можно, она напилась транквилизаторов и исчезла из мира недели на две. Но такой возможности не было. По инерции она звонила в морг, администрацию кладбища, нотариальную контору, ДЭЗ… Похороны Павла Александровича прошли более чем скромно. В его записной книжке не оказалось телефона ни жены, ни детей. Может быть, он знал их на память, а вернее всего, вычеркнул их и оттуда. Вернувшись после похорон домой, посидели за скромным столом втроем, выпили по рюмке и разошлись по спальням, каждый вспоминая о покойнике хорошее и доброе, молясь о том, чтобы душа его упокоилась с миром.
Несколько лет назад они все вместе приватизировали свои комнаты, и как выяснилось, Павел Александрович завещал свою комнату ей. Лера оставила Игорька с тетей Верой, велев ей не отпускать его от себя ни на секунду, а сама поехала в город. Как же хотелось кому-то все рассказать, хотелось, чтобы ее пожалели!..
В квартире давно никто не убирал, вещи покрылись толстым слоем пыли, телефон все время молчал, мобильный был отключен. Она посмотрела в окно. Внизу ходили люди, ездили машины, дети качались на качелях. Жизнь продолжалась. От порыва ветра взметнулось вверх голубиное перышко и, плавно покачавшись, стало планировать вниз. Лера не могла оторвать глаз от пушинки. Как зачарованная смотрела на этот полет. Почему-то вспомнился Павел Александрович, и снова захотелось плакать.
«Как им там, на небесах, дорогим моим человекам? Может, Павел Александрович объяснит Саше, что я не нарочно это сделала?.. Ведь они сейчас ТАМ вместе. — Она отвела взгляд от окна и, взяв альбом, стала перебирать фотографии. — Как бы хотелось лечь в больницу. Чтобы внимательные медсестры поправляли подушку, кормили из ложки и все время интересовались здоровьем. Хочется, чтобы пожалели… Как же хочется! Единственный человек, который смог бы сделать такое, — это Стас…» Лера ходила по неубранной квартире босиком, распущенные волосы рассыпались по голым плечам, шелковая черная рубашка едва прикрывала тело. Сбоку она поползла по шву, но Лера, как и тетя Вера, этих огрехов теперь не замечала.
